Заканчивать такие собрания неподготовленным он уже опасался, поэтому проверил в который раз наличие у братьев мешков с хлебцами, и наличие самих братьев, стоявших неподалеку. В то время как они начнут раздавать угощение, ему нужно будет скрыться с глаз, чтобы остаться в целостности.

Люди зверели в определенные моменты, прекрасно это знал. Причем их готовность к групповому помешательству носила некий мистический характер. Любопытно было и то, что одержимыми их мог сделать любой повод, будь то драка, пьянка или свадьба. И однажды он попал в эти жернова, едва спасся от желающих получить кусочек, любой, волосы то или палец.

С тех пор опыта прибавилось. Встреч с людьми искать не перестал, но меры предосторожности предпринял и стал заручаться поддержкой преорхов городов, в которые заходил. Его с радостью принимали в любой обители, зазывали остаться, предлагали условия, достойные, по мнению людей, самих королей. Только цель он преследовал иную, не стал бы ради сытой жизни в четырех стенах тревожить Порядок бытия.

Время шло, и, как казалось, оно ускорялось, хотя глупо было подозревать его в этом. Однако мысль не отпускала: вначале оно тянулось до невозможности, как ленивая черепаха, минутой заменяя годы. А после начало шевелить лапами, быстрее, быстрее. И вот уже все минуты сравнялись, потекли теперь синхронно. Белый странник приметил у своего отражения несколько морщин.

Сколько еще мне будет отпущено времени, подумал, неотрывно глядя в окно, впиваясь острым взглядом в каждое лицо. Помнит ли кто о моей просьбе, держит ли в уме мое обещание? Или все мои скитания пройдут впустую? Отыщу я ту девушку, при мысли о которой заходится сердце, смогу изменить кошмар? В этой ли эпохе она живет? Родилась ли, лежит в земле давно, иль только пишется ее судьба?

Преорх обители также поглядывал на толпу, только с сочувствием, ведь ей не довелось, как ему, насладиться видом, достойным ангелов. Лицом белого странника. Наставника, как он себя называл. Чистым, открытым ликом, тонкими чертами, которым отстраненность придавала некую завершенность, окончательную безупречность. Мягкий, задумчивый взгляд, устремленный на собеседника, таил в себе непостижимость, древность, а голос способен был перешептать самый громкий ор. Наставник появлялся в разных местах, ходил пешком, не имел спутников. А, остановившись где, сразу собирал вокруг себя людей всякого возраста, завороженно внимающих всему, что говорил этот человек. Благо, призывал он к нужным поступкам и правильным деяниям, иначе беды не миновать. После таких собраний в поселениях царила идиллия. Недолго, правда, пока не спадал эффект, но месяц все друг друга просто обожали. А потом потихоньку принимались вспоминать, кто кому что сделал. Поэтому власть держащие и уговаривали странника остаться.

– Господин, – преорх рискнул отвлечь наставника от созерцания площади под окном. Ощущение создалось, что тот задремал, прикрывшись от закатного света ресницами. – Куда вам подать трапезу?

– Я поем с братьями, – с улыбкой отозвался наставник совершенно несонным голосом. – Не нужно из-за меня нарушать распорядок.

– Но… – вечерняя трапеза в обители состояла из каши и вареной репы. Угощать этим гостя стало стыдно. А гость повернул голову и смотрел так, будто знал, что у преорха на уме, отчего стыдно стало вдвойне. Волосы его сверкали серебром и вызывали благоговение и желание их потрогать, сбивали с мыслей. – Господин, библиотека открыта. Может, там удобнее будет? Вы ведь рукописи хотели почитать?

Шуршание листов, запах чернил, скрип пера и бокал вина. На миг Рей прикрыл яркие голубые глаза.