– Нормальный вроде мужик. Честно сказать, мало ещё общались. – Пожал плечами Сысоев.

– Ну что ж… пока посмотрим. Кстати, пока все свои: поднял я тебе зарплату, на пятьдесят рубликов. Самого-то тебя повышать некуда, майором ты партии нужнее. Подкинем из одного фондика на организационные расходы. – Яков Трофимович подмигнул и шутливо продекламировал: – Как сказал Маяковский: «Стала величайшим коммунистом-организатором!»

«Даже сама Ильичёва смерть» – укоризненно шикнула память. Сердюков прикусил язык и на всякий случай строго посмотрел на майора. Но Сысоев, приятно удивлённый вестью, не заметил оплошности начальника.

Наконец подошли и прочие участники совещания: полковник и прокурор области.

– Ну что, – деловито начал Сердюков, – все, в общем-то, уже в курсе дела. Давай, Василий, ещё раз коротенько об итогах… да пора и решать.

Сысоев рассказал о результатах расследования. По убедительным косвенным данным, убийства девушек совершал некто Прохорчук, шестидесяти пяти лет, пенсионер, бывший школьный учитель, к глубочайшему прискорбию – коммунист и фронтовик. (Сердюков скривился, как от зубной боли). Преступник покушался на шестую девушку, но наткнулся на её приятелей. Завязалась драка. Преступник убил предводителя, ранее судимого Воронцова, но и сам получил, не установлено от кого конкретно, смертельные травмы. Однако сумел дойти до своего дома и скончался уже там. То, что именно Прохорчук убил Воронцова, подтверждается тем, что орудием убийства послужил простой кухонный нож, по характерным приметам уверенно опознанный соседом как нож Прохорчука. Обращает на себя внимание и почерк: жестокость, сила, уверенное владение холодным оружием. Если говорить о девушках, то свидетельства очевидцев, на первый взгляд, уводят в сторону от Прохорчука. Однако при дополнительном изучении они подтверждают версию. Сысоев рассказал о том, как очевидцы с невнятными, но вместе с тем схожими показаниями не признали в трупе Прохорчука того человека, которого видели около места преступления; о тюбетейке, найденной в укромном месте неподалёку от места жительства предполагаемого преступника; о том, что экспертиза обнаружила в ткани головного убора волосы Прохорчука; и, наконец, об особенностях лица покойного.

– Смотри ты, как ловко рассчитал, – хмыкнул полковник. – Выходит, этой шапкой усиливал ложное впечатление. Как раз, чтобы случайного свидетеля заморочить. Человек, он как? Взглядом скользнул – что в глаза бросилось, то в памяти и отложилось.

– Итак, вчерне у нас всё срастается. По-хорошему надо бы предъявить подросткам труп, а другим свидетелям – прижизненную фотографию. (Прокурор задумчиво кивнул). – Но… – Сысоев красноречиво умолк.

– Вот именно: «Но!» – раздражённо заговорил Сердюков. – По-хорошему… Дело тут не хорошее, а особое. Убийства на сексуальной почве! Да ещё этот… фронтовик хренов. Категорически нельзя разглашать! А опознание… сколько народу ещё вовлекается. Какие будут мнения: если без опознания, на чём можем проколоться?

– Ну, – ответил Сысоев, пожав плечами, – ещё и не такие совпадения бывают. И потом, при последнем покушении тюбетейки этой долбаной на нём не было…

Прокурор и полковник согласно кивнули.

– Я согласен, – нетерпеливо махнул рукой Яков Трофимович, – что в обычных условиях наша святая обязанность – все возможности, все нестыковки до упора раскапывать! Но в данном случае мы не имеем права мусолить – если, да кабы, да вдруг. Ну, не одел – и не одел. Может, кто-то возле гаража вертелся. А может, решил, что кепка-то его уже засветилась как следует. В общем, записывайте.