Злость Викентьича на Митю уже прошла. Но говорить с ним не хотелось. Викентьич думал о том, как создавшуюся ситуацию превратить в выигрышную. И как сделать из этого убойный журналистский материал, не подставив Громова. Не забывались почему-то и вчерашние слова Громова о том, что ему тревожно за них. Эта тревожность передалась и Викентьичу. И это не нравилось ему. Потому что было непонятно, каков характер этой тревоги и появилась она почему?

Спустя семь часов похода таёжные путешественники были уже близки к охотничьей избушке. Викентьич узнал об этом по большой кривой сосне, на неё он обратил внимание три дня назад. Вдруг Топой, шедший первым в колонне, резко затормозил, поднял высоко левую руку. «Тихо, молчать!» – поняли его Митя и Викентьич. Топой стоял неподвижно и к чему-то прислушивался. Спустя несколько минут он медленно повернулся и почти шёпотом отрубил:

– Тихо. Бурый шатается.

Викентьич заметил невдалеке небольшие красные пятна на снегу, птичьи перья и большие-пребольшие следы. «Это же медведь!», – ударило мгновенно в мозгу. Тут же подкосились ноги, и больно заныло в животе. Стало страшно ещё и от того, что Топой снял ружье и взвёл курок.

Конец ознакомительного фрагмента.