– Друг мой, Арвид! Успокойтесь. Как в вашей империи говорят: «Friedliebend ja – aber bitte nicht naiv!»8– зал одобрительно захлопал, кто-то даже выкрикнул: «Браво!» – Я не вижу в разработке долго действующей батарейки большой угрозы мирозданию, – продолжила Такэко. – Однако я попрошу Дом Крупп в случае успешного тестирования батареи предоставить планы, объемы производства и сбыта изделия.

– Конечно, Такэко. Спасибо за понимание, – отец был явно удовлетворен. После Войны Дом Крупп изначально подозревался во всевозможных прегрешениях и даже такая невинная оговорка могла обернуться большими проблемами. На этот раз обошлось. Присутствующие уже начали нетерпеливо ерзать на ступенях, ожидая завершающих слов отца, но он в отличие от собрания помнил, что не все ораторы побывали на орхестре. – Прошу вас! Не будем уподобляться вечно спешащим смертным, впереди еще вся ночь. Мой сын, мой дорогой сын, Этцель, у тебя кажется было что сказать, – комиссар не был уверен, что отец знал, где тот сидит, но мужчина с длинной, почти до колен, косой не искал его, а просто поднял глаза, будто только они вдвоем находились в этом месте без времени и пространства. – Спустись и расскажи, что у тебя на душе, – открытой ладонью пригласил Арвид своего блудного сына вниз.

Этцеля это тронуло. Он знал, что заслужил эту любовь и причина скрывалась не только в их первой встрече, но во многолетнем служении Дому Крупп… хотя может быть, и в чем-то другом. Комиссар встал. У всех, кроме сидящих рядом с ним эльфов, его наряд вызвал легкую оторопь. Этцель спускался вниз в форме королевской охраны, введенной почти сразу после становления империи. Тёмно-синий сюртук с двумя рядами серебряных пуговиц, черные брюки и сапоги. Вишенкой на торте была простая без украшений сабля в таких же простых деревянных ножнах. Его не самые длинные волосы свободно развивались за плечами. Униформа говорила о его спорном статусе правоохранителя, но именно это он и хотел подчеркнуть. Распущенные длинные волосы и серебряные пуговицы, вместо положенных позолоченных, подчеркивали его принадлежность к эльфийскому роду, от которой он никогда не отказывался и отказываться не собирался. Дерзость пришлась по душе отцу, Бледелю и Такэко, имевшей судя по ее наряду слабость к униформам, а вот Альбрун только отвела глаза. Первой реакции Хильдебальда Этцель не видел, но встретившись с кузеном глазами, он не видел в них ни особого одобрения, ни порицания. Хильдебальд владел собой на все сто процентов. Дойдя до стола, Этцель, как и положено, сначала обратился к Арвиду:

– Благодарю отец, я надеюсь, моя речь не отнимет у Дома слишком много времени, – теперь он мог повернуться к залу. – Моя семья! Простите мне мою дерзость. Я знаю, как редко я посещаю собрание нашего Дома. В свое оправдание могу лишь сказать, что мою верность отцу, Дому и всем вам я выражаю на улицах Берлина. Столица империи, столица нашего любимого детища должна быть самым родным, приятным, а самое главное безопасным уголком на планете и в этом я вижу свое служение нашему Дому. Днем и ночью я выметаю грязь с наших улиц, чтобы мы, все мы, могли чувствовать себя спокойно. Ради этого я вынужден приносить жертву, терзающую меня ежечасно – наше общение. Прошу извинить меня за это, – для Арвида, Альбрун и Хильдебальда эти слова не возымели никакого действия: они прекрасно понимали, что это чистейшая ложь. Однако другие члены могли и поверить этому покаянию. – Но вчера произошло трагическое событие, мешающее нашему мирному существованию! Наш сородич Мар-Ямин Онезорг был жестоко убит. Кузен Хильдебальд уже описал вам ход следствия, но у меня на руках данные, которые кузену были недоступны, – в этот момент кузен не справился со своей мимикой и послал уничтожающий взгляд в сторону комиссара. Младшего по званию полицейского это позабавило. Старший советник полиции, главный надсмоторщик Дома Крупп, в этом строптивом гражданском органе чего-то не знал! Скандал! – Мне стало известно, что убитый, работая в ОКЗ, не был представителем Американского Дома. Мои попытки хоть что-то выяснить разбились о стену неприязни со стороны пилигримов. Меня, представителя Дома Крупп, выставили без объяснения причин! А ведь это могло привести меня к убийце! Это могло сделать наши улицы снова безопаснее, но нет! Пилигримы считают, что могут сами решать, что им говорить, а что утаивать. Если бы это касалось члена их Дома, то быть может, у меня и нашлись бы крупицы понимания столь высокомерного поведения, но я хочу еще раз подчеркнуть: Онезорг не был членом Американского Дома. То есть речь в данном случае не идет ни о чести их Дома, ни о законных притязаниях на некоторую приватность. Пилигримы просто указывают нам на угол и кричат: «Место!» Я хочу задать вам вопрос, на который, я надеюсь, знаю ответ: кто хозяин в Берлине? С каких пор пилигрим может отказывать Круппу на его земле?! Что или кого они скрывают в своей Зоне?.. Не убийцу ли?..