– Моя жена была настоящей красавицей, – тихо сказал Бенедикт.

От смущения я невольно выпалил:

– Простите, пожалуйста. Я не хотел показаться невежливым или грубым… Миссис Бенедикт, как вы и говорите, была очень красивой женщиной… все остальные картины в доме завешены.

– Я не мог завесить этот портрет, – тем же тихим голосом произнес Бенедикт. – Мне казалось… завесить его – все равно что похоронить ее. Скоро мне это предстоит. Инспектор, садитесь, пожалуйста.

Он жестом указал мне на кресло, а сам опустился на прежнее место. Он сидел спиной к окну, поэтому я не мог как следует видеть его лица. Весь свет, хотя его и было мало, падал на меня, поэтому Бенедикт находился в более выгодном положении. Я невольно подумал: не нарочно ли он так это устроил. Вдовец был невысоким и довольно тщедушным; сразу было видно, что он намного старше покойной жены. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил, что волосы у него редеют. И снова невольно вспомнил его красавицу жену, которую не смогла обезобразить даже ужасная смерть.

Я выразил ему свои соболезнования. Бенедикт выслушал меня довольно равнодушно. Мое сочувствие его не трогало. Ему было достаточно собственного горя.

– Миссис Бенедикт итальянка? – спросил я.

– Да, – кивнул он. – Как видите, в нашем доме много картин. Все потому, инспектор, что я занимаюсь произведениями искусства, как вы, наверное, уже знаете. У меня галерея на южной стороне Пикадилли, рядом с… – Он замолчал и после паузы продолжал: – Рядом с боковым входом в Грин-парк.

– Вы были у себя в галерее в прошлую субботу?

Бенедикт покачал головой:

– Нет, по выходным я никогда не езжу в Лондон. Видите ли, почти все мои клиенты в пятницу вечером разъезжаются за город.

– В свои загородные дома и усадьбы?

– Да, – просто ответил Бенедикт.

– Но галерея по субботам открыта?

– Да. У меня замечательный управляющий, Джордж Ангелис. По субботам он работает до шести часов. Затем галерея закрывается до вторника.

Значит, по понедельникам галерея закрыта. Разумеется, в понедельник его клиенты только возвращаются в Лондон. Я достал из кармана сюртука записную книжку и сделал пометку: по субботам галерея закрывается в шесть.

– Позвольте вас спросить, сэр, как вы познакомились со своей покойной женой?

Мой вопрос оказался для Бенедикта неожиданным; впрочем, он не стал уклоняться от ответа:

– Мы познакомились в Италии. Я каждый год езжу на континент, подыскиваю интересные… экземпляры для своей галереи. Впервые я попал в Италию очень молодым, почти мальчиком. Знаете, совершал обычное путешествие по Европе…

Я знал, что таков был обычай у богатых. Молодых людей посылали в Европу завершать образование, часто с наставником, который присматривал за ними. Однако молодые люди вроде меня в том же возрасте вынуждены зарабатывать себе на жизнь, к чему привыкают с самого детства.

– Отец моей жены, к сожалению уже покойный, также занимался произведениями искусства, – продолжал тем временем Бенедикт. – Я регулярно заходил к нему, когда приезжал в Италию, и стал другом семьи. Когда я впервые увидел свою жену, она была четырнадцатилетней девочкой, изящной, красивой, полной жизни, умной… ее невозможно было не обожать.

Он покосился на ее портрет и замолчал.

– Значит, здесь она изображена в четырнадцатилетнем возрасте? – отважился спросить я.

Бенедикт повернулся ко мне с таким видом, словно забыл, кто я такой.

– А! – воскликнул он наконец. – Нет, для портрета она позировала чуть позже… Кажется, тогда ей исполнилось пятнадцать.

– Простите меня, сэр, но я вынужден задавать вам и личные вопросы. Сколько ей было лет, когда вы поженились?