Бородач отдернул сапоги от ищейки.

Кинолог оттащил пса.

Оперок залез в УАЗ и мигом защелкнул на руках бородача наручники.

– Ладно-ладно, – спохватился абхаз, предчувствуя недоброе.

И одернул москвича за руку.

Прокурор-криминалист с улыбкой произнесла:

– Первый кандидат в убивцы есть… Что, продолжаем?

– Продолжаем, – кивнули разом понятые.

Грищенко записывала:

– «…повреждения на теле в области живота сразу же выше пупка… рана… около 6 см… в ране… петли кишечника…»

Пробовала открыть иноку рот, нажимала на светло-фиолетовые пятна на коже, потом перевернула его тело.

«Сильная баба».

На досках выделилось большое бурое пятно.

– «…на задней поверхности трупа в левой поясничной области рана… примерно 5 см…» – говорила то громко, то себе под нос Грищенко.

«Сквозное».

Москвич читал молитву.

Абхазец заторможенно смотрел на секундную стрелку часов на руке инока: она еще двигалась.

Следователь Мортынов вернулся и повесил шинель на кол ограды.

Подошел к коллеге:

– Здесь лежал инок Трофим… – показал на настил с пятнами. – Его унесли…

Пятна бурого цвета на звоннице, где лежал инок Трофим

Фуражка на штакетнике

Прокурор-криминалист продолжала:

– Ясненько… «На юго-западной части площадки звонницы на деревянном полу бурое пятно…».

«Много пятен».

– А вот вещдок! – Грищенко сняла со штакетника кепку: – «На заборе звонницы… висит кепка коричневого цвета из вельвета без козырька».

Покрутила.

– Изымаем… – произнесла и, словно примеряя кепку к понятым, посмотрела на непокрытые головы москвича и абхазца: – Может, из вас кто обронил…

Понятые побелели.

Протянула кепку следователю:

– Пусть по ней поработает собачка…

– Слухаю, – отрапортовал Мортынов.

– Фу, – прокурор-криминалист вытерла рукавом пот с лица.

– Может, передохнем? – спросил москвич.

– Покой нам снится только на том свете… – отрезала Грищенко.

– Вон шинель, – Мортынов показал на солдатскую одежду на столбе ограды.

– Мой друг, вы всегда вперед батьки в пекло…

– Зато бобик забит.

– Знаю-знаю, видела… Не забудь мой сундучок, дружище, – бросила важняку.

Отказать представительнице прекрасной половины человечества, хоть и Железной Ларисе, Мортынов никак не мог. Покорно взял кепку и чемоданчик и теперь в одной руке держал чемодан, а в другой – портфель и головной убор.

Прошли к ограде.

Грищенко продолжала записывать:

– «К востоку от храма находится… огороженный забором в виде вертикальных столбов… Внутри ограды… деревянный крест. На колу ограды… висит солдатская шинель без знаков различий». – Она сняла шинель и, пристально глядя на москвича, спросила:

– Какой размер?

– Да где-то 48‑й… – ответил тот.

– «Шинель 48 размера», – поправила на руке перчатку, сунула руку в карман шинели и выдернула, словно обожглась. – Чуть не порезалась! – разглядывала палец.

Шинель на ограде

Грищенко осторожно вытащила нож.

Лезвие заблестело на свету.

По спине Мортынова пробежал морозец: как он не порезался, когда давал шинель понюхать собаке?

Нож

Прокурорша писала дальше:

– «В… боковом кармане шинелки… нож типа клинка… около ручки… выбито “666”». Гляди! – бросила важняку.

Мортынов сжал губы. На его щеках заиграли желваки.

Понятые застыли, словно заледенев.

«Число зверя!»

Мортынов достал из портфеля газету, завернул в нее ножик и спрятал в чемоданчик.

Отец Мелхиседек

Прокурор-криминалист писала:

– «С внутренней стороны шинелки… накладной карман, на котором белой краской исполнена надпись: “Тухбатуллин М.Ю.”». Чего за цифры? Диктуй!

Мортынов склонился к цифрам, называл:

– «8133888 Иордания».

Грищенко записала и спросила:

– Где тут монастырская власть?

Важняк подсуетился.

– Игумен Мелхиседек, – подбежал круживший невдалеке высокий, худощавый чернявый монах.