– Монах… Снимал шинель… Страшный мужчина…
Читал:
«Я испугалась и бросилась бежать к монастырской трапезной. Звала на помощь, обегая Введенский храм справа. Поэтому мужчину, снимавшего шинель, я видела всего одно мгновение… Без шинели я его не видела. Хлястик шинели был оторван на талии. Шинель была длинная. Головного убора на нем не было. Какие волосы – не могу сказать».
– Это новое…
Дальше:
«Я обежала храм, выбежала к трапезной и увидела, что от трапезной до центрального входа в монастырь не было ни одного человека. И здесь же увидела, что из храма выходит народ. С ними я и пошла вновь к звоннице… Видимо, я пошла к медпункту, чтобы попросить оказать помощь. И, проходя мимо звонницы, я пошла к лазарету и по пути к нему встретила двух женщин – одна из них Люба, она из Москвы. Мы с нею оформляли плащаницу. Люба, увидев меня, спросила, что случилось, я ответила, что кого-то убили. Она предложила пойти посмотреть, и мы пошли от места, где встретились, в направлении к звоннице. По пути мы увидели, что на дорожке, ведущей к воротам, к скиту, между двумя домами лежит еще один монах… Мы подошли к нему… Он лежал на спине головой к звоннице, ногами к скиту. Лицо у него было укрыто мантией. У меня сложилось впечатление, что лица у всех были укрыты специально, хотя я могла ошибаться. Мантию с лица пыталась снимать Люба, и ей это никак не удавалось. Когда ей удалось открыть лицо, то мы узнали отца Василия. Он открыл глаза, он был еще жив. Я закричала, к нам от звонницы побежали люди… К нам подбежали братья, все они были в подрясниках. Им отец Василий тоже не смог ничего сказать. Я стала кричать, что у сарая должна быть шинель… Туда побежали послушник Александр Петров и отец Митрофан, и действительно был найдена шинель и большой нож…»
– Вот стоящий допрос… А из этого половину можно, – приподнял кипу бумаг над урной и чуть туда не бросил. – А прокурор – тунеядец! Две строчки нацарапал…
Стоящий – нестоящий протокол, но и он не позволял ухватить «зверюгу».
8. Кому нерадостные, а кому радостные вести. Слухи
Вечером все того же 20 апреля стол перед Железной Ларисой усеяли бычки. Повисло столько дыма, что на нем можно было повесить топор. От ее шикарной прически ничего не осталось: волос слипся, осел. Она читала и перечитывала заметку в «Советской России» с сообщением: «…удалось задержать подозреваемого в убийстве бомжа К.» и чего-то ждала.
Дежурный положил на край стола несколько пачек:
– Только привезли из Калуги…
Грищенко потерла руки:
– Наконец-то…
Она вся извелась, ожидая тот момент, когда Карташов и иже с ним «бандиты» из просто задержанных превратятся в арестантов. Для этого требовалось немногое: к тому, что БОМЖа выявили собачки, приложить вывод эксперта, скажем, отпечаток пальца… на ноже… оставлен… Карташовым.
И все!
Тогда БОМЖ со свистом из изолятора временного содержания перелетал в следственный изолятор.
Взяла первую пачечку:
– Пальчики…
Прочитала:
«Заключение эксперта…»
Заглянула в последний лист:
«Выводы. Два следа пальцев обнаружены на одном ноже и два следа на липкой ленте на втором ноже… пригодны для идентификации личности… Другие следы рук… не пригодны…»
– Значит, есть с чем работать! Ну…
И дальше:
«Четыре отпечатка… оставлены не Карташовым Александром Ивановичем…»
«Неужели?!»
Ей не верилось. Теперь прочитала заключение от начала до конца несколько раз.
Долго не могла взять себя в руки, но вот немного успокоилась и стала читать дальше:
«…не Котляренко Александром Николаевичем… Городецким Александром Анатольевичем… Прокушевым Андреем Леонидовичем… а другими лицами».
Выходило, не оставили отпечатки члены «банды».