– Тебе не больно? – сказал он, обращаясь, скорее всего, в пустоту, потому что смотрел куда-то в стену.

– Василий, – Иван Дмитриевич обратился к нему, но взгляд молодого человека по-прежнему оставался направлен в стену, – ты узнаешь Катю?

– Да, я ее убил два дня тому.

– Я жива! – воскликнула девушка.

– Ты снова пришла ко мне, – его губы безжизненно зашевелились, словно это он вернулся с того, неведомого нам света, – я рад тебя видеть, скоро мы встретимся.

– Иван, – Путилин обратился к Соколову, – бери сани и вези господина Осипова в больницу Николая Чудотворца на Пряжку.

Когда в сопровождении агента Василий был уведен, Иван Дмитриевич обратился к Екатерине.

– Госпожа Извицкая, я думаю, вашему жениху больше требуется помощь доктора, нежели сыскной полиции.

Хрупкие плечи девушки всякий раз вздрагивали при всхлипывании, маленькими ладошками она закрывала лицо.

РЕСТОРАЦИЯ ГОСПОДИНА ДАВЫДОВА, что находилась на Владимирском проспекте, напротив Стремянной улицы, была известна петербуржцам как «Давыдка», или, с легкой руки завсегдатая – литератора Слепцова, «Капернаум», прозванная в честь города, упоминаемого в Новом Завете как любимое местопребывание Иисуса Христа. Тем самым Слепцов давал самую лестную характеристику заведению.

В первый зал можно было войти с улицы и, не снимая верхней одежды, пройти к большой стойке, где услужливый официант мог налить рюмку водки и поднести к ней на белой с каймой тарелке пирожок для закуски, откланяться и покинуть заведение. Хотя второй зал и не привлекал посетителей особой роскошью, но его отличительной чертой был поставленный у стены длинный стол с рядом чернильных приборов для господ литераторов, журналистов, художников и иных деятелей научного труда, которые здесь же иногда, когда не хватало времени, за рюмкой водки писали срочные статьи. В редкие дни за столом не появлялся Лесков, в прошлом году опубликовавший отдельной книгой свой роман «На ножах», коим событием сам автор был крайне недоволен, выражая свое негодование – редактор так приложил руку к правке, что Николай Семенович не узнал своего романа.

Терпигореву, недавно возвратившемуся из ссылки, и Тургеневу приходилось прилагать большие усилия, чтобы гасить невольный гнев довольно известного в России литератора…

Ныне же за соседним с литераторами столом сидели надворный советник Сергей Иванович Левовский, чиновник Экспедиции заготовления государственных бумаг, и ротмистр 8-го Уланского Вознесенского Его Высочества Принца Александра Гессенского полка Илья Николаевич Торонов, пребывающий в отпуску.

Левовский смаковал из высокого бокала французский кларет, перед ним стояли тарелки с бараньими ребрышками, отбивной из телятины и твердыми итальянскими сырами. Его же приятель пристрастился в полку к русской водке, и перед ним возвышался запотевший графин, рядом стояли рюмка, две икорницы, квашеная капуста, нарезанная тонкими кусками буженина и соленые грибы.

Чиновник после второй бутылки вина чувствовал себя благостно, дела на службе шли прекрасно. Сергей Иванович со дня на день ожидал новой должности, что сулило немалую прибавку к жалованию, которого в последнее время не хватало из-за пагубного пристрастия к карточной игре. Он с превеликим удовольствием прикладывался к высокому бокалу, наполненному рубиновым терпким напитком, забывая о закусках.

– Завидую тебе, – Сергей Иванович крутил между пальцами ножку бокала, едва не выплескивая на белоснежную скатерть вино, – у тебя интересная жизнь: служба, походы. Шашку пристегнул – и вперед, а у меня… – он махнул рукой, едва не опрокинув графин.