Николай глянул на визитку, а мсье Жардим спросил:

– О чем спросил мсье?

– Профессор, кстати, один из лучших в России экспертов по Достоевскому, – при этом мсье Жардим вежливо поклонился профессору, Мышкин ответил ему тем же, – поинтересовался, кто по национальности владелец рукописи.

– Мсье Куртуа, француз, но какое это, собственно, имеет отношение?..

Когда Николай перевел профессору слова Жардима, Виктор Алексеевич стал объяснять:

– Видите ли, мсье Жардим, мне просто интересно, каким образом рукопись русского писателя оказалась собственностью француза. Именно поэтому мне и хотелось бы оценить их оригинальность, прежде чем господин Карамазов пожелает их приобрести.

– Пути господни неисповедимы, – пожал плечами мсье Жардим. – Несколько месяцев назад один из моих парижских друзей сообщил мне, что в Ницце живет весьма почтенных лет человек, который еще в давние годы собрал коллекцию творческих рукописей и писем известных литераторов прошлого, общественных и политических деятелей, к тому же не только французских, поэтому у него могут быть и русские автографы. И еще друг мне сообщил, что этот мсье, Пьер Куртуа, решил продать некоторые рукописи на аукционе. Разумеется, я не мог пройти мимо этого и по рекомендации друга явился к владельцу этого рукописного богатства. Я был им встречен радушно. Коллекция действительно оказалась интересной. Внимательно просмотрев автографы Монтескье и Руссо, Дидро и Бомарше, Гюго и Жорж Санд, Марата и Демулена, Карла Маркса и Франклина, Ньютона и Эйнштейна, Гёте и Шиллера, я буквально впился в русские автографы. Их оказалось здесь восемь: пять писем Тургенева к Каролине Комманвиль, племяннице Флобера, письмо Льва Толстого к П.П. Николаеву, философу-идеалисту, переселившемуся в 1905 году в Ниццу, письмо Горького к бельгийскому писателю Франсу Элленсу и его жене М. М. Элленс-Милославской. И, наконец, рукопись Достоевского, к тому же оказавшаяся неизданной. Правда, мсье Куртуа предупредил, что рукопись неполная – есть только первые две главы, где окончание повести – увы, не известно.

– Ну что, у нас есть еще три часа. Могу предложить вам два варианта: сходить на пляж или в ресторан пообедать, – пристегиваясь ремнем и заводя машину, произнес Николай.

– Я бы, с вашего позволения, прогулялся по Английской набережной. Хочу, знаете ли, надышаться аурой этого прекрасного места. А ваше дело молодое, – улыбнулся профессор, переводя взгляд с одного на другого.

– Я, пожалуй, составлю вам компанию, Виктор Алексеевич, – после некоторого раздумья сказал Сошенко. – Только сначала бы заехать в гостиницу, переодеться.

– Ну что же, променад так променад, – Николай нажал на педаль газа.

Достоевский не мог сразу, в самом начале учебного года, уехать к тетке в Семиреченск. Директриса подкинула ему подарочек в лице классного руководства пятым классом. Потому ему нужно было принять класс, познакомиться с ребятами, поговорить о каждом ребенке с их первой учительницей. И директриса согласилась отпустить его не раньше чем через неделю.

– Здравствуйте, дети! – Достоевский вошел в класс и быстрым взглядом окинул всех двадцати трех человек.

– Здравствуйте! – хором ответил класс.

– Впрочем, какие вы дети. Вы теперь уже взрослые. Садитесь, пожалуйста.

Ученики засмеялись и сели. Все сидели парами, и лишь на задней парте в среднем ряду сидел в одиночестве большеглазый, щупленький светловолосый мальчишка. Тот самый Валя Ихменев, о котором ему рассказала учительница начальных классов. Он был изгоем, с ним никто не хотел дружить и сидеть по причине его абсолютного безразличия к учебе. Интересный экземпляр, надо будет с ним поговорить наедине.