Я совсем не ожидала, что в этом тщедушном теле может быть такой зычный голос. Похоже, она бывшая учительница, только они на всю жизнь сохраняют такие голоса и, наверное, она еще в трезвом уме и твердой памяти, хоть и выглядит такой древней.

Мы послушно притихли.

Не буду утомлять вас рассказом об отпевании и похоронах. Скажу только, что, как ни странно, все искренне скорбели о Володе. Даже я горевала, так как только возле могилы приходит понимание, что все не вечно. Мы живем, суетимся, к чему-то стремимся, кто-то многого достиг, кто-то совсем ничего не добился, но для всех рано или поздно придет черед, и все мы окажемся в небытии. Мне стало грустно, стало жаль себя, родных, знакомых, и я всплакнула. Учитывая местонахождение, это было уместно. Несмотря на охватившую меня грусть, я подмечала, кто как себя ведет. Прохор держался слишком прямо – зубы сжаты, глаза сухие. Такие мужчины не плачут, это потом плохо сказывается на их здоровье. Не давая волю эмоциям, они получают всяческие инсульты, инфаркты и прочие неприятности. На лице Стаса тоже ничего нельзя было прочесть, но от этого хамелеона я ничего и не ожидала. Ваняша стоял нахмурившись и сжав кулаки. Только у старушки непрерывно текли слезы, при этом она не издавала ни одного звука. Еще там были ребята, похоже, ровесники усопшего, наверное, его однокурсники. В общем, кроме философских, никаких других мыслей у меня не возникло.

Позже мы поехали в ресторан, но прежде отвезли старушку домой к Прохору. Ваняша осторожно довел ее до дверей, где сдал на руки Софье Петровне.

Как только он сел в машину, я спросила:

– Кто эта бабуся?

– Это нянечка Володи, Дарья Андреевна. Это такой человечище, каких теперь мало.

– Я поняла, это та нянечка, из интерната?

– Да, она еще Прохора растила.

Я решила, что при случае нужно поговорить с ней о Владимире, о Прохоре. Наверное, Дарья Андреевна хранит много чужих тайн.

Мы приехали в ресторан. Я наслышана, что на поминках многие так активно поминают, что начинают забывать причину, по которой собрались, и под конец вовсю веселятся. На этих поминках все было скорбно и сдержанно, не было и намека на веселье. Собравшиеся поочереди вставали и говорили о покойном, пили умеренно. Когда очередь дошла до меня, я сказала:

– О Володе я немногое могу сказать, потому что была с ним мало знакома, но видя ваши искренние переживания из-за его кончины, понимаю, что был он неплохим человеком и всем вам будет его не хватать. В любом случае, смерть такого молодого человека всегда очень болезненна для его близких. Любой человек неповторим. Будут рождаться люди, может быть, очень похожие на него, но такого, как он, уже никогда и нигде не будет. Поэтому давайте выпьем за упокой души Владимира, который прожил короткую, но исключительную жизнь. Пусть земля ему будет пухом!

Трудно говорить о том, кого абсолютно не знаешь, и я выкручивалась, как могла. Ваняша мне одобрительно кивнул, а Прохор пристально посмотрел в глаза.

Позднее поднялся парень кавказской наружности, который долго и цветисто говорил, как умеют говорить только кавказцы. Под конец его речи даже я готова была разрыдаться. Я полагала, что при желании умею вышибить слезу, но этот парень может растрогать даже скалу. Вытирая слезы, я спросила у Вани, кто это. Он сказал, что это бывший однокурсник и друг Владимира – Егор. Во время переку– ра, когда Егор вышел на террасу, я подошла к нему.

– Мне сказали, что вы были лучшим другом Володи.

– Да, был, но в последнее время мы не поддерживали отношений. Давайте познакомимся, я давно за вами наблюдаю и никогда бы не простил себе, если бы не познакомился с такой девушкой.