– Нет, – прошептал Ханс Кристиан самому себе, покачав головой, это было ужасно, его не должно быть здесь, он должен быть у Коллинов. Один из надзирателей, может быть, сможет передать записку, может быть, понадобится еще один скиллинг. – Стража! – крикнул он. – Хотите заработать ригсдалер? Я знаю важных людей.

– Я тоже знаю важных людей, – закричал другой заключенный. – И важных лошадей. И важных птиц.

Раздались смех и крики. Здесь каждого готовы высмеять, и только. Это еще унизительнее, чем грязный пол, зловоние и грубые руки караульных. От этого чувствуешь себя еще более одиноким.

Когда смех наконец-то стих, он опять услышал шум своеобразной молитвы из соседней камеры.

– Ах, я верный слуга у мочи короля.

И топор мне грозит, ни за что смерть моя.

– Что это? Кто сочиняет такие стихи? – спросил Ханс Кристиан.

– Это безумец, он повторяет одно и то же, как шарманка, – говорит крестьянин. – Он пробыл здесь пару дней и все ждет, когда его заберут в Скансен[15].

Скансен. Слово, от которого у Ханса Кристиана кружится голова. Скансен – место в Амагере[16], где казнят преступников. Обычно за самые жестокие убийства. Он снова вспомнил день, когда он присутствовал на казни. Три молодых человека, два парня и красивая девушка, – ранним утром им отрубили головы. Один выкрикнул прощальные слова, а девушка запела так красиво, что песню продолжили даже тогда, когда голова слетела с плеч.

– А что он сделал?

– Напал на одного из королевских привратников перед замком. Он точно безумный. Никто не знает, зачем он это сделал.

Наступила тишина. Ханс Кристиан прислушивался к голосу, который почти напевал свои стишки.

– В купальнях… а дьявол в деталях, не так уж и плохо, – сказал Ханс Кристиан сам себе, почувствовав укол зависти. Бог ухмылялся ему везде, где бы он ни оказался. Всегда найдутся таланты, превосходившие его.

Старик встал на локтях.

– Безумец работал по ночам, опустошал городские писсуары, а иногда, по-видимому, и пил из них.

Ханс Кристиан видел этих людей, их видят все, кто не ложится допоздна. Они похожи на летучих мышей. Выходят, только когда все уже спят. Опустошают писсуары и уборные и везут это все в Амагер. Люди говорят, что большинство из них не умеют ни писать, ни говорить, ни думать, что только дураки без признаков интеллекта могут выполнять такую работу. Тем не менее эти вирши безумца лучше, чем у большинства поэтов.

Ханс Кристиан вернулся к окну. Он увидел, как по площади бежит мальчик.

– Эй, подмастерье, куда ты направляешься? – крикнул Ханс Кристиан.

Парень чуть не упал, когда обернулся на голос, и увидел, кто его позвал.

– Да, ты. Подойди сюда, паренек.

– Я не паренек, я девочка, – отозвалась она и подошла ближе. Она была коротко подстрижена, не так, как обычно ходят девочки. На голове шляпка, так что она была похожа на гимназистку. Ей, должно быть, лет десять, и у нее уже очень красивое личико. За спиной висит маленький ранец.

– Хочешь заработать ригсдалер?

– За что?

– Сбегать по моему поручению.

– Мне нужно домой. А еще я обещала маме, что не буду разговаривать с незнакомцами. Особенно с арестантами. И останавливаться на улицах Адельгаде или Боргерсгаде[17].

– Окажи мне услугу, сбегай на улицу Бредгаде[18] и найди господина Эдварда Коллина. Только не его отца Йонаса, а именно Эдварда, – поясняет Ханс Кристиан.

Эдвард не знает, что Ханса Кристиана арестовали, может быть, он поможет, если услышит о жестоком обращении, которому подвергается Ханс Кристиан. Старший Колин более критичен.

– И что мне сказать? – спросила девочка.