– Надо записать фамилии и адреса. Это могут сделать официанты. Им и так многое известно про завсегдатаев. Пусть объясняют, мол, это новый полицейский протокол на ночных шоу. Тут нам повезло, братец Фокс, что публика поверит в любую чушь, если ей скажут, что ее сама полиция придумала. Гостей Пастерна лучше задержать.

– Я это устрою, – сказал Фокс.

Он вышел, открыв на мгновение сборище во внешнем офисе.

– …торчать тут целую ночь, – протестовал голос лорда Пастерна, но был внезапно оборван.

Опустившись на колени возле трупа, Аллейн стал его обыскивать. Полы смокинга уже были откинуты, и нагрудный карман вывернут. В пространство между телом и смокингом выскользнули четыре письма и золотой портсигар. Портсигар был полон наполовину и украшен внутри гравировкой: «От Фелиситэ». Он проверил другие карманы. Нефритовый мундштук. Два носовых платка. Бумажник, в нем – три банкноты по одному фунту. Он выложил эти предметы рядком и перешел к аккордеону. Это был большой, со множеством декоративных накладок инструмент. Аллейн вспомнил, как аккордеон засверкал, когда Ривера передвинул его повыше на грудь, а инструмент издал последнюю какофонию перед тем, как упал музыкант. Когда Аллейн его поднял, инструмент издал металлический вой. Поспешно положив его на стол, он снова стал рассматривать тело.

– Все улажено, – сообщил вернувшийся Фокс.

– Хорошо.

Аллейн выпрямился.

– По виду так просто поразительный тип. Создавалось ощущение, что видел бесчисленное множество голливудских фильмов с оркестрантами, которые так и ели оператора глазами среди экзотических декораций. Как по-вашему, можно его накрыть? Администрация найдет где-нибудь чистую скатерть.

– Труповозка уже должна была приехать, мистер Аллейн, – ответил Фокс и осмотрел немногие предметы на полу. – Премного вам обязан, сэр, – сказал он. – Нашли что-нибудь стоящее?

– Письма написаны по-испански. Почтовые марки. Разумеется, у него нужно взять отпечатки.

– Я позвонил в Ярд, мистер Аллейн. Вам привет от окружного судьи. Тот сказал, что будет рад, если вы возглавите расследование.

– Чудовищная и вопиющая ложь, – мягко возразил Аллейн. – Окружной судья в Голдминге.

– Он вернулся, сэр, и так уж вышло, оказался на месте. Чистейшее совпадение.

– Вам дорога в ад, Фокс. Проклятие, в кои-то веки повел в ресторан жену.

– Я взял на себя смелость послать миссис Аллейн записку. Официант принес ответ.

Развернув сложенный листок, Аллейн увидел смешной рисунок, на котором молодая леди сладко спала в большой кровати. Над ней, обведенные в рамочку, Аллейн и Фокс ползали на четвереньках, через огромные лупы рассматривая гнездо, из которого высовывалась подмигивающая голова ребенка.

– Боюсь, она очень легкомысленная женщина, бедняжка, – пробормотал Аллейн и с улыбкой показал рисунок Фоксу. – Хорошо же, – решительно добавил он, – взглянем еще раз на револьвер и пойдем снимать показания.

Над дверью, ведущей из фойе «Метронома» в офис, висели часы с хромированными стрелками и цифрами. По мере того как шло время, внимание собравшихся в той комнате все больше притягивалось к циферблату, так что когда в час ночи минутная стрелка перескочила на цифру четыре, это заметили все. Слабый вздох и унылое беспокойство на мгновение всколыхнули каждого.

Оркестранты, пристроившиеся в углу фойе, подавленно сидели на золоченых стульях, принесенных из ресторана. Руки Сида Скелтона свисали между коленями, вяло постукивая друг о друга. Хэппи Харт развалился, вытянув ноги. Свет высветил пятна у него на штанах, где они лоснились от давления ног на нижнюю часть пианино. Четверо саксофонистов сидели, сдвинув головы, но уже некоторое время не разговаривали, и скорее инерция, чем интерес, удерживала их в позах заговорщиков.