– Джордж!

– Относительно обеда, Силь. Ты можешь раздобыть для них чего-нибудь съестного или нет? Говори же.

Плечи леди Пастерн передернулись и поднялись. Она глянула на Карлайл, которой почудилось, что во взгляде тетушки блеснула хитрость.

– Прекрасно, Джордж, – изрекла леди Пастерн. – Я поговорю со слугами. Я поговорю с Дюпоном. Очень хорошо.

Лорд Пастерн ответил жене крайне подозрительным взглядом.

– Рад тебя видеть, Лайл, – сказал он, садясь. – Чем занималась?

– Работа в Греции. В фонде помощи голодающим.

– Если бы люди понимали основы диетологии, никакого голода вообще не было бы, – мрачно бросил лорд Пастерн. – Любишь музыку?

Карлайл ответила осторожно и вдруг поняла, что тетушка – напряженным взглядом и поднятием бровей – пытается сообщить ей нечто важное.

– А я всерьез ею увлекся, – продолжал лорд Пастерн. – Свинг. Буги-вуги. Джайв. Нахожу, что как раз это не дает мне закиснуть. – Он застучал каблуками по ковру, захлопал в ладоши и гнусавым фальцетом затянул: – Бай-бай, бэйби. Пока, не горюй. Бай-бай, о бэйби, бай.

Открылась дверь, и вошла Фелиситэ де Суз, поразительно красивая молодая женщина с большими темными глазами, широким ртом и таким выражением тонкого лица, мол, сам черт ей не брат.

– Дорогая! – воскликнула она. – Ты просто рай во плоти! – Она с пылом расцеловала Карлайл.

Лорд Пастерн все еще хлопал и напевал. Подхватив мотив, падчерица понемногу начала вести, потом, вытянув палец и им размахивая, стала дирижировать. Они улыбнулись друг другу.

– У тебя очень даже мило получается, Джордж, – сказала она.

Карлайл задумалась, а какое впечатление сложилось бы у нее, будь она совершенно чужой в этом доме. Заявила бы она, как леди Пастерн, что ее дядя эксцентричен до умопомешательства? «Нет, – подумала она, – скорее всего нет. В нем есть какое-то пугающее здравомыслие. Он переполнен энергией, он говорит именно то, что думает, и делает именно то, что хочет делать. Но он – как карикатура на себя самого и не заглядывает дальше следующей минуты и ничего не делает наполовину. Впрочем, – размышляла Карлайл, – кому из нас не хотелось однажды сыграть на большом барабане?»

С жаром, показавшимся Карлайл неубедительным, Фелиситэ бросилась на софу подле матери.

– Ангел! – воскликнула она экспансивно. – Не будь такой гранд-дамой. Мы с Джорджем веселимся!

Выпростав руку, леди Пастерн встала.

– Мне нужно переговорить с Дюпоном.

– Позвони, пусть придет Спенс, – сказал ее муж. – Зачем тебе самой заходить на территорию слуг.

С превеликой холодностью леди Пастерн указала, что при нынешней нехватке продуктов те, кто желает сохранить услуги и добрую волю повара, не посылает ему в семь вечера записку о том, что к обеду будут еще двое. И вообще, вне зависимости от ее великого такта Дюпон скорее всего уволится.

– Он накормит нас обычным обедом, – возразил ее супруг. – Три перемены блюд от мсье Дюпона!

– Очень остроумно, – холодно ответила леди Пастерн. И на том удалилась.

– Джордж! – начала Фелиситэ. – Ты победил?

– Чертовски хотелось бы так думать! В жизни не слышал ничего нелепей. Попробуй пригласить на обед пару человек, и твоя мама разыгрывает из себя леди Макбет. Пойду приму ванну.

Когда он ушел, Фелиситэ с широким беспомощным жестом обратилась к Карлайл:

– Ну и жизнь, милочка! Каждую минуту пляшешь на краю вулкана, никогда не зная, будет ли извержение! Полагаю, ты уже все про меня слышала?

– Кое-что.

– Он безумно привлекателен.

– В каком смысле?

Фелиситэ с улыбкой тряхнула головой.

– От него со мной такое творится, ты, моя дорогая Лайл, даже вообразить себе не сможешь.

– Он, случаем, не ловелас, ну, из тех, что прыгают с цветка на цветок?