«Движение началось. Мир меняет лицо при малейшем толчке. Лица становятся тенями».
София Левандовска достала блеск для губ и поправила макияж, глядя в отражение стекла. Её губы шевельнулись:
– «Let’s go, baby».
Она сделала фото своего отражения и отправила в сторис: «На грани – как всегда».
Ритм поезда
Поезд вошёл в ритм – ритм дороги. Он был гипнотизирующим: тум-тум, тум-тум, тум-тум.
Колёса отбивали такт по шпалам, как метроном рокового плана.
Легкое покачивание.
Монотонный шум вентиляции.
Скрытые вибрации, которые чувствуешь грудью, а не ушами.
Эти звуки стирали границу между реальностью и внутренним напряжением.
Проводница Анна Штепанова начала обход по вагонам. На груди – табличка с именем. В руках – планшет и список.
Она стучалась тихо, ровно, в одно и то же место: в середину двери.
– «Fahrkarten, prosím. Billets, пожалуйста. Tickets, please».
Она вежливо улыбалась, но глаза скользили по лицам, сумкам, багажу, даже обуви. Профессиональный взгляд, без иллюзий.
Когда она дошла до купе Хольца, он протянул билет молча. Не взглянув.
– Вы едете в Прагу надолго? – спросила она, стараясь звучать нейтрально.
– Нет, – коротко ответил он. – Только сегодня. Завтра – обратно.
Он закрыл дверь с чётким щелчком.
Первые предчувствия
Несмотря на кажущуюся обычность, в воздухе витало предчувствие чего-то неладного. Сквозь непринужденные разговоры, мимолетные столкновения взглядов и случайные прикосновения ощущалась тонкая, но явная нить напряжения. Как будто поезд, уносящий пассажиров, уносил с собой не только их тела, но и секреты, сны и грядущие трагедии.
Когда поезд окончательно отсоединился от вокзальной платформы и гул города смягчился до далекого эха, каждый пассажир непреднамеренно стал частью огромного детектива, где каждая деталь, каждое слово и даже каждый взгляд могли оказаться решающим в будущем расследовании.
На этой ноте поезд продолжал свой путь – тихо, ровно, с ожиданием грядущей бури, которая изменит судьбы всех, кто оказался внутри этого скользящего мира.
Странности начинаются
В одном из дальних купе старик с тростью – Мирослав Дворжак – поднял голову. Он услышал стук. Но не в дверь.
Где-то – над ним, или под ним – будто по металлу постучали пальцем. Один раз. Потом ещё.
Два коротких удара, затем тишина. Как шифр.
Он прислушался. Стук не повторился. Но он точно знал: это не было воображением.
В тот же момент в вагоне-ресторане Лукаш опустил газету, почувствовав движение воздуха за спиной.
Он обернулся – никого.
Но на столике, где только что сидел студент, осталась чёрная перчатка.
Он взял её двумя пальцами и положил в коробку для забытых вещей.
Он не знал – или не хотел знать – что перчатка была тёплая.
Под покровом нормальности
Поезд мчался всё быстрее. За окном – чёрные силуэты деревьев, вспыхивающие под огнями редких станций. Снег усиливался.
Никто ещё не знал, что один из пассажиров не доберётся до Праги.
Никто ещё не догадывался, что убийство уже запланировано.
И что оно произойдёт в идеально выбранный момент – между границами, между законами, между жизнями.
Пока же – только железо, скорость, отражения в окнах.
И поезд, набирающий ход, словно пуля в стволе.
Первые наблюдения: кто где сидит, кто с кем говорит
Внутри поезда, между Дрезденом и границей, стало по-настоящему уютно и одновременно тревожно. Белая мгла за окном делала пространство безвременным – всё, что происходило внутри, начинало казаться важнее, чем внешний мир. И Елена Пахомова, бывший следователь, теперь консультант Интерпола, ощущала это всем своим телом.
Она достала блокнот. Страницы были чисты, как снег за окном. Но ненадолго.