– Где сейчас эти письма?

– В комнате Доди под кроватью есть тайник. Небольшая шкатулка с выдвижным ящичком. Она прикреплена снизу, ближе к изголовью. Дороти хранила письма Эдварда в ней, словно они какое-то сокровище, и часто их перечитывала. А эти ужасные цветы… Один из них она носила на шее в золотом кулоне с крышечкой. Доди была такой несчастной. Ей так хотелось любви!

Фиона всхлипнула. Кроу отвёл от неё взгляд, чтобы посмотреть на стройную брюнетку, переходившую улицу перед его машиной. Девушка замедлила шаг и улыбнулась. Он надеялся, что эта простая уловка зародит в голове Фионы иные мысли. И те помешают горю сломать плотину приличий. Женские слёзы – оружие, против которого ему редко удавалось устоять. Всё, чему он научился, – вовремя это останавливать.

Но с Фионой ничего не вышло, слёзы потекли по румяным щекам. Она вцепилась в рукав его плаща, потянула к себе. Уткнулась ему в плечо и принялась рыдать.

Кроу погладил её по голове. Случись такое до войны, и будь он тогда свободен, как сейчас, вечер этого дня они провели бы вместе. А затем и ночь. Фиона хочет ласки, утешений и даже большего. Скорей всего, большего – того, что такая, как она, когда-то так просто могла от него получить. Но сейчас он почти ничего не чувствовал. И даже ту малость, которая всё ещё теплилась где-то внутри, ему хотелось вышвырнуть из своего тела. Не связываться! Оттолкнуть! Но ничего подобного он не сделал и терпеливо ждал, когда Фиона успокоится.

Прошло несколько минут. Она затихла, но отпускать его не спешила и даже крепче прижалась к нему. Кроу приподнял её голову за подбородок, заглянул в глаза. Тушь потекла с длинных ресниц.

– Вам нельзя плакать. – Он развернул к ней зеркало.

– Я пойду! – Фиона резко толкнула дверцу, собираясь выйти. – Больше мне сказать нечего!

– Если вы что-то вспомните… – остановил её Кроу.

Она улыбнулась:

– Можете проводить меня. Подождите немного, я приведу себя в порядок.

– Сегодня не выйдет. Но, если можно, я позвоню, когда появятся вопросы.

– Как хотите! – Голос Фионы опять дрогнул.

Мел записал её телефон, и, как только она ушла, заметил:

– Мы могли бы её подвезти. Срочных дел у нас нет. А она такая…

– Найдутся, – отрезал Кроу и тронул машину с места.

Во вторник, когда к обеду ждали Аду Гиллард, Грейс Хантер пришла на два часа раньше обычного. Сначала она убедилась, что в доме идеально чисто – об этом они с Алисой позаботились ещё вчера. Затем отправилась на кухню, чтобы приготовить свой лучший суп из свежих трюфелей, спагетти-болоньезе и сабайон с кусочками домашнего мармелада.

Алиса давно привыкла во всём доверять Грейс. Поэтому сразу рассказала ей о том, кто такая Ада Гиллард, и о плане выдать её за подругу. Грейс с радостью поддержала его: ведь иначе Нэйтан и говорить не станет.

Когда он ушёл на войну, именно Грейс не позволяла Алисе и Кэти терять надежду, повторяя раз за разом: он обязательно вернётся. Вернётся и станет прежним. И не оставляла унынию шансов на победу – там, где за дело берётся Грейс Хантер, ему не место.

Она появилась в доме Кроу, когда Нэйтану шёл пятнадцатый год. Родители не справлялись с юным бунтарём: он делал всё по-своему. Но Грейс нашла к нему подход, а ведь простой задачей это не назовёшь даже сейчас. Упрямая, мятежная натура будущего адвоката и детектива уже в те годы давала о себе знать.

С тех пор он относился к Грейс Хантер с особой теплотой и даже наделил её исключительным правом отвешивать себе нравоучения. Его родная мать на это уже давно не решалась.

Эбби сердито смотрела на большие часы. Нэтти повесил их для неё. Но она опять забыла, как узнать время. Это слишком сложно! И скучно! Стрелки шевельнулись. Длинная наверх, короткая направо. Похоже на смешные рожки. Эбби растопырила пальцы и прижала их ко лбу. Теперь у неё такие же.