– Кто этот господин, ты не знаешь?

– Никак нет-с. Нам не представился, а только богатый барин. С Пасхи к нам, считай, каждый день ходит. Съест на копейку, одарит на рубль. Все бы так, – пояснил паренек.

Он смахнул крошки со скатерти и проворно удалился. В этот момент отворилась дверь и в павильон вошел младший Трушников. Я приподнялся навстречу. Мы поздоровались. Александр скинул пальто подбежавшему швейцару, небрежно бросил на стол белые перчатки. Холеные пухлые руки его пробежались по уже немного редеющим, но тщательно и по последней моде уложенным волосам. Он сел в кресло, расправил жилет на явно обозначившемся животе. Долго выбирал коньяк по меню, без конца сетуя на плохой ассортимент и вспоминая рестораны Петербурга и Москвы. Наконец отпустил полового и повернулся ко мне.

– Ну-с, Аркадий, – могу я без отчества? Что с нашим дельцем? Уговорили Дениса Львовича?

Мне был не очень приятен его тон, поэтому я ответил, наверное, несколько сухо. Пояснил, что просьбу его я губернатору передал, однако выяснились некоторые подробности, которые осложнили дело.

– Что же выяснилось? – перебил он меня. – Столичные сплетни? Какие-то пересуды? Денис Львович готов отказать князю, поставить под сомнение родовую честь из-за грязных и нелепых слухов, правильно я вас понял? – Трушников нарочито презрительно скривился.

– Не думаю, что вам следует ставить вопрос именно так, милостивый государь. Если вам нужен билет для своего друга, вы можете в приемные часы нанести губернатору визит вместе с князем. Лично представиться и получить просимое из рук в руки, разумеется, при внесении соответствующего благотворительного взноса. Дядя предупрежден и будет вас ожидать.

– Я ведь, кажется, обратил ваше внимание на то, что хотел скрыть от князя сам факт отказа моего родителя организовать билет. И сейчас вы предлагаете нам с Оленевым идти к губернатору? Правильно я вас понял?!

Губы его вздрагивали, голос стал тонким. Мне этот цирк надоел. Я поднялся, заверил Трушникова, что понял он меня совершенно правильно, а большего я сделать не в силах. Сказал, что в результате моих стараний он очутился в положении все-таки несколько лучшем, чем был до этого, и прочее. Мои слова, а также и самый тон, видимо, несколько отрезвили нахала. Он протер лоб платком, мотнул головой и попытался улыбнуться.

– Видите ли, Аркадий, я привык все получать сразу. Родительская любовь – единственный законный наследник. Так я и избаловался. Прошу вас, не принимайте близко. И про билет – дай бог обойдется. Вроде бы князя тетка в имение приглашала, да и в Петровском он ведет большую игру, так, может, его и в городе не будет…. Я, собственно, шел сказать, что билет не нужен, но уж такая натура. Просил – значит, должно быть готово. Будем здоровы, – поднял он рюмку. – Угощайтесь.

– Благодарю. Но, к сожалению, не располагаю временем.

– Да бросьте вы! Не пить же мне одному? Я и заплачу сам, не переживайте.

Я вспыхнул и несколько резко заметил, что дело не в деньгах. Кликнул полового и из глупого юношеского форсу потребовал действительно включить бутылку в свой счет. Расчелся (поставив себя на грань полной нищеты на следующую неделю) и двинулся к выходу. Трушников же передернул плечами и с удовольствием принялся за коньяк.

Я долго бродил по затихающим аллеям сквера, пытаясь унять раздражение. Дождь окончился. Весенняя ночь опускалась на город. Крупная белая луна выкатилась из-за реки, набросила серебряную сетку на монастырские стены. Я пересек Свято-Троицкую улицу, вышел на обрыв и сел на скамейку под башней. Внизу под обрывом поблескивала только река. Масляные фонари пристани бросали длинные желтые нити на воду. Заливные луга на том берегу были черны и пусты, и только вдали, на холме, на фоне очерченного лунным светом бора светлела колокольня сельской церкви Ильи-пророка. Истинно русская, тихая эта картина и сейчас встает у меня перед глазами. Тогда же необыкновенное спокойствие накрыло мою душу. Словно туман, проплывали перед моим внутренним взором картины далекого, читаного в книгах прошлого – скрипели ладьи, проносились монгольские всадники, шли русские войска, и терпеливые крестьяне возделывали землю – а над всем этим лишь вечная луна, да далекий крик ночной птицы, да звезды, да неумолимый бег времени.