– Нет, зэр, – ответила миссис Пуф. – Это отцовские.

– Он коллекционер?

– Нет. Мой родитель – набожный христианин. Ему было видение, что Второе пришествие злучится в полночь третьего апреля прошлого года, и он, чтобы не ошибиться зо временем, стал ходить по аукционам, зкупая часы. Он расставил их в одном месте, так, что если бы какие вдруг вышли из здроя, он все равно бы знал, когда препоясать чресла. Потом, когда Второго пришествия не злучилось, у него рука не поднялась от них избавиться. Он, знаете ли, привык каждый день заводить их, но от огорчения уже не змог жить в этой комнате, и мы здали ее мистеру Зорну.

– Понимаю, – сказал Найджел.

Миссис Пуф, насколько позволяла ее фигура, сделала книксен и удалилась. Найджел обошел комнату. Диваны и стулья, с виду самые разные, были как на подбор неудобными. На книжной полке приютилась чрезвычайно пестрая компания: пьесы Шекспира стояли бок о бок с серьезным трудом «Как воспитать в себе уверенность», далее шли вводные лекции Фрейда, полное собрание стихов Эллы Уилер Уилкокс, переплетенное, очевидно, в эпонж пособие для начинающего велосипедиста, «Проповеди преподобного Сперджена», «Уход за мулами», «Из юнги в адмиралы», «Божественная комедия», «Письма Сакко и Ванцетти» и «Путешествие за успехом». На картинах были изображены в основном придворные сцены восемнадцатого века: чахоточные блондинки, раскинувшись на сельских скамейках или позируя у мраморных урн, слушали молодых людей небывалой внешности, облаченных в треуголки, сапоги для верховой езды и обтягивающие брюки. Некоторой компенсацией пресного содержания этих полотен служили висящие рядом подтяжки и копченая селедка.

– Знаете, – восхищенно сказал Найджел, – этому Сорну не откажешь в последовательности. Коровы за окнами, часы в квартире, картины, книги – все вместе создает идеальную обстановку для сюрреалиста.

– Я ему покажу сюрреализм! – прорычал инспектор. – Где это он гулял в ночь на пятницу, а? Наплел миссис Пуф с три короба про свою книгу!

– А вы заметили, в котором часу…

Слова Найджела, о чем бы он там ни собирался поведать инспектору, потонули в адском шуме. Лязг стрелок затих. Кукушка выпрыгнула из дверцы и с блеском изобразила сову на виселице, а вслед за этим вся комната наполнилась хрипом, грохотом, клекотом, отрыжкой и перезвоном – это десять других часов прочистили глотки перед тем, как отбить четыре.

– Знаете, – прокричал Найджел, – пожалуй, и хорошо, что Второго пришествия не случилось. Папаше Пуф понадобился бы нечеловеческий слух, чтобы распознать трубный глас за всей этой суматохой.

Когда гул утих, дверь открылась, и в комнату вошел Гэбриэл Сорн. При виде гостей его лицо тут же стало непроницаемым, а подвижный, безвольный рот недовольно скривился. Найджел прищелкнул пальцами: наконец-то он понял, кого напоминает ему этот юноша.

– Вот уж не думал, инспектор, застать вас дома в такой чудесный день, – развязно заговорил Сорн. – Разрешите присесть? Хотите направить мне лампу в глаза или выкинуть еще что-нибудь в этом духе?

Инспектор и ухом не повел. Его бледное бесформенное лицо, грозно возвышавшееся над полицейской формой, напомнило Найджелу гигантского ската.

– У меня к вам несколько вопросов, сэр. Во-первых, давно ли вам известно о завещании покойного мистера Баннета?

– Ответ простой: пока ничего.

– То есть вы не знаете, что он оставил почти все свое состояние… – инспектор выдержал паузу, пристально глядя на Сорна, – вашей матери, миссис Аннабель Сорн?

На лице юноши появилось выражение чуть ли не театрального изумления и испуга.

– Моей матери? – выдохнул он. – Но как же… То есть с чего вдруг?