– Ира, дорогая, о чем ты говоришь? Мне тогда было за пятьдесят, мы только похоронили Ларису, и я поехала отдохнуть, так как полгода не отходила от нее! Я была старая, измученная, страшная! Женя с таким трудом пробил мне эту путевку! О каких романах в тот момент можно было говорить?

– Линочка, ты всю жизнь была очень яркой, эффектной дамой! Сама же всегда утверждала, что духовно и физически здоровая женщина должна выглядеть на десять лет моложе своего возраста. И потом, вы с Фаргиным были не расписаны. Ты же знаешь нашу провинцию! Это же азиатская глухомань! Здесь такие отношения осуждаются. В общественном мнении ты для всех была символом свободной женщины, наплевавшей на общепринятые нормы. К тому же никто не говорит, будто у тебя был роман с молодым миллионером из Европы. Тебе приписывают случайную связь со старым наркоманом, неизлечимо больным негром из захудалого ресторанного джаз-банда.

– Ира, что мне делать? Мне даже достойно умереть не дают! Всю мою жизнь изгадили. Да как они смеют болтать, будто я своих мужиков извела, а на старости лет превратилась в заразную шлюху! Так вот почему меня все сторонятся…Ирочка, милая, скажи кому это нужно? Я никому не делала зла, никого не обирала, мужа ни у кого не уводила. Фаргин был вдовец, дочь свою от первого брака обеспечил так, как нам с тобой во сне не приснится. Ученикам я всю душу отдавала – те, кто занимался серьезно, без проблем поступили в столичный Институт Искусств. За всю жизнь я не написала ни одного доноса. Взяток не брала. Скажи, почему ни один человек не сказал, что это клевета? Даже Миля у меня ничего не спросила?

– Слушай меня внимательно. Я потому и пришла на ночь глядя, чтобы заранее с тобой поговорить. Завтра, когда ты привезешь Таню в больницу, тебе предложат обследоваться. Одно твое слово протеста – и ни ты, ни твоя дочь никогда от этой грязи не отмоетесь. Я договорилась с Иваном Петровичем: в одиннадцать утра он собирает консилиум, и тебя на нем осмотрят. Потом сдашь все анализы. Хотя, какие анализы могут доказать, что у тебя не эта пакость? У нас о таких и не слыхали. Скорее всего, тебе придется лечь на полное обследование и сделать биопсию. А, кстати, кому ты рассказывала о поездке в Италию?

– Да всем, Ира! По слайдам, что я привезла, провела две лекции в училище.

– Тебе Лина, надо выжить! Назло всем выжить и докопаться до истины: кто и за что смешал твою жизнь с грязью, и из-за чего наша Танюша полезла в петлю…Я врач, знаю ее с младенчества. Таня не шизофреничка, но она – в Сашу. Она способна на крайность, но только в абсолютно безвыходной ситуации… Скажи, а как у нее с английским? Она ведь до болезни прекрасно знала язык. Сможет ли она дословно перевести не слишком сложный текст? Там не много, всего три странички. Нам этот перевод нужен, как воздух!

– Вряд ли, Ира. Хотя не знаю, спроси у нее сама. Но мне кажется, что после инсулиновой палаты она стала полным инвалидом.

Ирина Родионовна вышла на террасу и застала мужа за рассказом какого-то нелепого анекдота. Казалось, что Таня слушает его с интересом, так как она слабо улыбалась.

– Танюша, послушай меня внимательно. Завтра ты ляжешь ко мне в больницу. Будешь в одной палате с мамой. Она очень больна, ей хуже, чем тебе, и ты должна ей помочь. Мне достали для нее импортное лекарство, аннотация там на английском. Если ты любишь мать, то быстро придешь в такую форму, что переведешь ее.

– Тетя Ира, я ужасно боюсь инсулиновых инъекций! После них валяешься в обмороке… Потом, чтобы не околеть, начинаешь жрать, как голодная свинья.

– Клянусь, Таня, их больше не будет, Загорина отменила. К тому же здесь тебя хорошо знают, ты – абсолютно нормальная. Просто у тебя случилось что-то совершенно из ряда вон выходящее…