Ведущий сделал паузу. На экране возник Детторе; видимо, это была его последняя фотография, за кафедрой, перед множеством микрофонов.

– В прессе работа Детторе не раз сравнивалась с евгеникой Гитлера. В журнале Time вышла статья…

Джон выключил звук и мрачно уставился на экран. Он никак не мог оправиться от шока.

– Что нам теперь делать, Джон?

– Я звонил в клинику шесть раз. Надеялся поговорить с доктором Лиу. Номер не обслуживается – так мне сказали. Отправил два письма по электронной почте – и оба пришли обратно с пометкой «Невозможно доставить».

– Нам необходимо проконсультироваться с другим врачом.

– Я говорил с Розенгартеном.

– Что он сказал?

– Он абсолютно уверен в своем заключении.

– Если он в самом деле ошибся, ни за что это не признает.

– Да, но… – Он поколебался. Наоми выглядела ужасно. Она была бледна, как простыня. Как рассказать ей о разговоре с доктором Аннанд? О том, что Детторе действительно ошибся, но не с выбором пола, а с эмбрионом вообще?

Как сказать ей, что она, скорее всего, вынашивает чужого ребенка?

– Почему может взорваться вертолет, Джон?

– Не знаю. Что-нибудь с двигателем, возможно. Реактивные двигатели иногда взрываются.

– Тот человек, очевидец, сказал, что это было похоже на бомбу.

Джон резко встал и подошел к камину. На полке стояла фотография Галлея. Он сидел в игрушечном полицейском джипе и улыбался во весь рот. Один из немногих счастливых моментов в его короткой жизни. Джон вдруг очень разозлился. На Детторе – за то, что тот погиб. Бессмысленное и глупое чувство, Джон это понимал, но ничего не мог с собой поделать. За то, что лишился обещанной Детторе субсидии. На доктора Розенгартена. На Господа Бога – за то, что произошло с Галлеем. На все те напасти, что сыпались на него в этой жизни.

Он прекрасно понял, что хотела сказать Наоми.

Бомба.

На свете множество безумцев. Фанатики, которые отрицают прогресс и свято верят в то, что для его остановки хороши любые способы. Безответственные ученые, которые считают, что весь мир – это большая лаборатория и они могут делать все, что захотят, проводить какие угодно эксперименты – взрывать атоллы в Тихом океане, создавать биологическое оружие, вмешиваться в генетический код человека – и все во имя того же прогресса.

А между ними находятся обычные люди, которые просто хотят жить своей собственной жизнью. Порой без вины виноватые, как Галлей, чья маленькая жизнь превратилась в ад.

Наука могла бы помочь предотвратить такие трагедии. Избавить от смертельных болезней вроде болезни Галлея. Детторе совершенно прав. Запрещать ученым исследовать эмбрионы – это преступление против человечества.

– Не забывай, почему мы это сделали, Наоми. Никогда не забывай. – Он невольно повысил голос – боль и гнев рвались наружу.

Она тоже встала, подошла к нему и обвила его руками.

– Ты ведь будешь любить нашу девочку, Джон? Что бы ни случилось, ты ведь будешь ее любить, правда?

Джон обернулся, обнял ее и легонько поцеловал в губы.

– Конечно, буду.

– Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, и ты мне очень нужен.

Она была так напугана, так несчастна. Его сердце сжалось.

– Ты мне тоже нужна.

– Давай куда-нибудь сходим сегодня вечером. В какое-нибудь приятное местечко.

– Что ты хочешь? Мексиканскую кухню? Или, может, китайскую? Или поедим суши?

– Не хочу ничего острого. Как насчет того ресторанчика, «На винограднике»?

Джон улыбнулся:

– Это был наш самый первый ужин в Лос-Анджелесе, помнишь?

– Мне там нравится. Может, у них есть свободные столики?

– Я позвоню и узнаю.

– А ты помнишь, что ты сказал мне тогда? Мы сидели на веранде. Ты сказал: любовь – это не просто связь между двоими людьми. Это как построить стену вокруг всего, что тебе дорого, чтобы защититься от бед и напастей, от всего мира, если нужно. Помнишь?