– Люблю.

– Там великолепная рыба. Лучшая в мире.

– Лучше, чем здесь, в Лос-Анджелесе?

– Вы что, шутите?

– Здесь прекрасная рыба, – возразила она.

– Вот когда попробуете рыбу в Стокгольме, позвоните мне и посмотрим, что вы скажете тогда.

Салли посмотрела на него в упор. Отвези меня туда, говорил ее взгляд.

Джон улыбнулся и торопливо отвел глаза. Он наконец заметил официантку, сделал ей знак и заказал еще одну кружку бочкового пива.

Салли включила диктофон.

– Начнем, пожалуй. Вы не против?

– Конечно. Давайте, – кивнул Джон. – Я изо всех сил постараюсь не скомпрометировать себя. – Пиво подействовало, и даже слишком, понял Джон. Он выпил две кружки слишком быстро. Надо замедлиться. Сделай всего пару глотков из следующей, и ни капли больше.

Она выключила диктофон и отмотала назад. «…Постараюсь не скомпрометировать себя», – услышал Джон свой голос.

– Просто проверяю запись, – объяснила Салли и снова нажала на кнопку. – Итак, доктор Клаэссон, мой первый вопрос. Что повлияло на ваше решение заняться наукой?

– Я думал, вы хотите поговорить о нашем отделе и проектах, над которыми мы работаем.

– Я просто хочу, чтобы вы сначала немного рассказали о себе. Подойти к теме, так сказать.

– Конечно.

Салли ободряюще улыбнулась:

– Может быть, кто-то из ваших родителей занимался наукой?

– Нет, в нашей семье ученых нет. Мой отец работал в торговле.

– Он интересовался наукой?

Джон покачал головой:

– Вообще не интересовался. Он обожал ловить рыбу и играть в азартные игры – такие у него были увлечения. Здесь он был просто ходячей энциклопедией. Знал все об удочках, лесках, грузилах, наживках, поплавках, приманках, покере и беговых лошадях. Он мог сказать, в какой именно части реки собралась в данный момент рыба, и назвать поименно всех лошадей, участвующих в скачках почти по всему миру. – Он улыбнулся. – Наверное, можно сказать, что он серьезно изучил науку рыбной ловли и игр на деньги.

– Вам не кажется, что есть некое сходство между рыбной ловлей и методами научных исследований? – спросила Салли.

Джону хотелось одновременно и угодить журналистке, и направить разговор в нужное ему русло.

– Я думаю, моя мать оказала на меня куда большее влияние, – ответил он. – Она была учительницей математики – и всегда интересовалась абсолютно всем на свете. И при этом она была очень практичной женщиной. Сегодня могла, например, разобрать на части электрический двигатель, чтобы показать мне, как он работает, а завтра обсуждать со мной теологические сочинения Эммануила Сведенборга. Мне кажется, именно от нее я унаследовал такую любознательность.

– Похоже, от матери вам досталось больше генов, чем от отца.

Джон тут же подумал о Детторе.

– Возможно, – бесстрастно произнес он.

Как, черт возьми, Детторе мог ошибиться? Как? Как?

– Ну хорошо, доктор Клаэссон, а теперь не могли бы вы вкратце описать – ну, в общих чертах – проект, которым занимается ваша лаборатория?

– Да, разумеется. – Джон задумался на пару секунд. – Что вы знаете о структуре человеческого мозга?

Ее лицо на мгновение напряглось. Совсем чуть-чуть, но Джон сумел уловить посыл. Не разговаривай со мной так покровительственно.

– Моя диссертация была посвящена природе сознания.

Джон изумился:

– Вы защитили диссертацию? Где вы учились?

– В Тулейнском университете.

– Я впечатлен. – Даже больше – Джон был поражен. Он никак не ожидал, что она обладает какими-то познаниями, кроме общих.

– Мне просто не хотелось, чтобы вы думали, будто разговариваете с безмозглой курицей.

– Я ни на минуту…

– Подумали-подумали. – Салли широко улыбнулась. Ее глаза снова потеплели. – Я заметила.