Грейс наклонился, схватил корзинку, выставил за дверь. Аромат не ослаб, но стало хоть немножечко легче. Он уселся перед монитором, вновь ознакомился с кнопками управления аппаратом, нажал на «пуск».

Пахнет. Все равно пахнет. Сэнди любила карри. Курица «корма» – любимое блюдо.

На экране пошла запись первой встречи с Бишопом. Грейс, подавшись вперед, рассматривал темноволосого мужчину в коричневой, сшитой на заказ куртке со сверкавшими серебряными пуговицами, в двухцветных, коричневых с белым, туфлях для гольфа.

– Эти туфли похожи на устриц, – заметил Брэнсон, сидевший рядом с ним. – Знаешь, как в гангстерских фильмах тридцатых годов? Видел когда-нибудь «Некоторые любят погорячее»? – Голос вялый, без обычного энтузиазма, но, похоже, он делает сверхчеловеческие усилия, чтоб немного взбодриться.

Грейс понял, что для друга настал тяжелый момент – начало вечера. В такой час он обычно укладывает своих детей в постель.

– С Мэрилин Монро?

– Угу, а еще с Тони Кертисом, Джеком Леммоном, Джорджем Рафтом. Блестящая сцена, где ввозят торт, а оттуда вылезает мужик с автоматом, косит всех наповал, а Джордж Рафт говорит: «Что-то там в этом торте пришлось ему не по вкусу!»

– Современный вариант троянского коня, – заметил Грейс.

– Хочешь сказать, будто это ремейк? – озадаченно спросил Брэнсон. – «Троянский конь»? Не помню.

Грейс тряхнул головой:

– Это не фильм, Гленн, а то, что греки сделали в Трое.

– А что они там сделали?

Грейс с упреком уставился на друга:

– Ты все свои знания получил из кино? Историю никогда не учил?

Брэнсон воинственно пожал плечами:

– Еще как!

Грейс замедлил запись. Гленн Брэнсон на экране спросил, когда Бишоп в последний раз видел свою жену.

Грейс остановил кадр.

– Теперь сосредоточься, пожалуйста, на его глазах. Сосчитай, сколько раз он моргнул. Сосчитай, сколько раз он моргает в минуту. У тебя на наручных часах есть секундная стрелка, как на контрольной панели в НАСА?

Брэнсон взглянул на свои часы, озадаченный вопросом. Это был потрясающий большой хронометр с таким количеством циферблатов и кнопок, что Грейс иногда гадал, имеет ли приятель понятие о назначении хотя бы половины из них.

– Где-то тут есть, – пробормотал он.

– Хорошо, так начинай считать.

Гленн немного повозился с часами. Потом на экране в комнату вошел Рой Грейс и начал расспрашивать Бишопа:

«– Где вы сегодня ночевали, мистер Бишоп?

– В своей лондонской квартире.

– Это может кто-нибудь подтвердить?»

– Двадцать четыре! – объявил Гленн Брэнсон, переводя глаза с монитора на часы и обратно.

– Точно?

– Да.

– Хорошо. Считай дальше.

Грейс на экране спросил:

«– Во сколько вы нынче утром пили чай в клубе?

– В девять с небольшим.

– Ехали сюда в машине из Лондона?

– Да.

– В котором часу выехали?

– Около половины шестого».

– Снова двадцать четыре!

Грейс остановил запись.

– Интересно.

– Что именно? – уточнил Брэнсон.

– Это эксперимент. Я вычитал однажды в журнале по психологии, на который подписываюсь, что, по данным, полученным в одной университетской лаборатории, кажется в Эдинбурге, люди, говоря правду, чаще моргают, чем когда лгут.

– Да?

– Когда говорят правду, моргают 23,6 раза в минуту, а когда врут – 18,5. Фактически установлено, что лжецы сидят очень спокойно – им приходится напряженнее думать, чем тем, кто говорит правду, – а когда мы напряженно думаем, то замираем.

Грейс снова пустил картинку.

Брайан Бишоп вскочил, замахал руками.

– Все время двадцать четыре, – сообщил Брэнсон.

– И все время в движении, – добавил Грейс. – Похоже, говорит правду.

Впрочем, ему отлично известно, что это лишь косвенный признак. Он уже ошибся однажды, истолковывая телодвижения, и был жестоко наказан.