Мысли о супруге не помешали ему выхватить наметанным глазом стройную девичью фигурку в коротком белом платье, стоящую у тротуара. Девушка отчаянно голосовала. Александр отметил длинные стройные ноги, хорошенькое смуглое личико, короткие каштановые кудри, тонкую руку в браслетах. Рука трепетала, словно крыло раненой птицы. Ну и кто же в такой ситуации не остановится?

– Мне к университету. Подбросите? – с мольбой в голосе спросила девушка, склоняясь к приспущенному стеклу.

– А я было подумал, что вам на пожар. Садитесь, – разрешил Турецкий.

– Ну почти угадали. – Девушка опустилась рядом с ним на сиденье и улыбнулась.

На щеках ее при этом образовались очень милые ямочки. Саша отметил также ряд жемчужно-белых зубов.

«Эх, молодость, молодость, – с легкой грустью подумал Турецкий. – Все натурально, все очаровательно и безо всяких усилий».

– А что, в универе пожар? Вы из пожарной команды?

– Нет, это у меня пожар! Это я горю синим пламенем. Переэкзаменовка. Препод ждет, а я здесь торчу и никто не останавливается! Представляете?

– Но кто-то все же остановился.

– Да, спасибо вам! Ой, я не спросила, а сколько это будет?..

– Считайте, что вам повезло. Перед вами гусар, а гусары с дам не берут-с. Тем более что нам по пути.

– Ой, вот спасибо! Здорово! У меня, честно говоря, финансовый кризис.

– И не только финансовый?

Девушка рассмеялась. Она была очень естественна. Никакого жеманства, кокетства. Легкая такая девушка.

– Да уж. Не только. Имеются и другие проблемы.

– Так вы не отличница? И не комсомолка?

– Нет, я двоечница, – снова рассмеялась девушка. И ямочки опять заиграли на лице.

«Какая у нее удивительная кожа. Нежная, чистая, словно персиковая», – весьма шаблонно подумал Александр и почувствовал некоторое душевное волнение.

– На каких же факультетах держат нынче двоечниц?

– На филфаке. Но я не круглая двоечница. Просто меня женщины-преподаватели не любят.

– Завидуют, ясное дело.

– Чему?

– Молодости и красоте, чему же еще!

– Ну, они у нас и сами еще ничего себе. Хотя, конечно, староваты. Самой молодой – сорок. Это уже почти старость. Вот я ей и пересдаю.

«Сорок – это уже почти старость! Слышала бы Ирина!» – Александр хмыкнул и спросил:

– Что, если не секрет?

– Историю искусств. Искусство северного Возрождения.

– О! Снимаю шляпу. И как, готовы?

– Ну… Не знаю. Можно, я потренируюсь?

Девушка тряхнула кудрями и, не дожидаясь ответа, начала:

– Небольшой стране, включающей территорию нынешней Бельгии и Голландии, суждено было стать в пятнадцатом веке самым ярким после Италии очагом европейского искусства. Нидерландские города, хотя и не были политически самостоятельными…

Александр не слышал слов, наслаждаясь чистым, звонким ее голосом, легким ароматом духов, поглядывая на четкий профиль с прямым, аккуратным носом и слегка выставленным вперед подбородком, выдающим упрямый характер.

– …По праздникам створки алтаря распахивались, и перед прихожанами возникало во всей лучезарности ван-дэйковских красок зрелище, которое должно было в совокупности своих сцен воплощать идею искупления человеческих грехов и грядущего просветления.

– Как-как? – прислушался Александр.

– Идею искупления грехов и грядущего просветления, – на секунду задумавшись, повторила девушка и тряхнула каштановой гривкой.

– Боже, твоя воля! И где это искупление грехов? Где просветление? С пятнадцатого века и поныне никакого просветления. Зато грехов – хоть отбавляй.

– …Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… – чуть грустно проговорила девушка.

– О, да вы знакомы не только с искусством северного Возрождения, но и с Екклесиастом! – изумился Александр. – Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Хочется немедленно познакомиться со столь славной представительницей…