– Держу пари, ты опять сказался больным, – усмехнулась Ханнелоре. Ее глаза весело заблестели.

– Ну да, ты совершенно права, – неохотно признался Ван-Ин.

– Сегодня утром я разговаривала по телефону с Гвидо, – виноватым тоном проговорила Ханнелоре. – Он бы, наверное, очень удивился, узнав, что ты был в состоянии дойти до автостоянки городского суда.

С этими словами Ханнелоре открыла дверцу своего «рено-твинго» со стороны пассажирского сиденья, и комиссар сел в машину.

– Почему ты без пальто? Ты же мог замерзнуть насмерть, – ласково пожурила Ван-Ина Ханнелоре. – На улице отнюдь не лето.

На комиссара действительно было жалко смотреть. Он посинел от холода и весь дрожал. Его хлопчатобумажный костюм, казалось, покрылся ледяной коркой. Ханнелоре завела машину и включила печку.

– Ничего страшного. Я прождал тебя всего пару минут, – сказал комиссар. Он все еще дрожал от холода и никак не мог согреться. – Ты до сих пор ко мне неравнодушна?

– Конечно нет, Питер. С чего ты взял? Но я рада тебя видеть. Мне нужно столько всего тебе сказать. Я звонила тебе домой, а потом на работу, но ты не отвечал, и я…

«О боже! – подумал комиссар. – Я выгляжу как настоящий кусок дерьма».

Ханнелоре повернулась к Ван-Ину, положила руку ему на плечо и поцеловала. Губы ее были прохладными и сухими.

– Вот что я называю настоящим поцелуем, – заявила она, когда Ван-Ин высвободился из ее объятий.

Комиссару хотелось бы продлить этот поцелуй, но нос его был заложен, и ему нечем стало дышать.

– Тебе уже лучше? – спросила Ханнелоре.

Ван-Ин кивнул, хотя это было не совсем так. Голова его кружилась, а в ушах звенело. Он не мог понять природу этого звона. То ли это били часы на башне, то ли это звенело у него в голове. Он так и не смог до конца согреться. Казалось, Ханнелоре читала его мысли. Она перевела печку на более сильный режим и включила «дворники», чтобы стряхнуть снег с ветрового стекла. Взглянув в зеркало заднего обзора, Ханнелоре заметила судебного следователя Крейтенса. Он нес потрескавшийся от старости кожаный дипломат.

– Это не его стиль, – сказала Ханнелоре.

Ван-Ин не понял, что она имеет в виду.

– О ком ты говоришь? – удивленно глядя на нее, спросил он.

– Посмотри назад. Ты его узнаешь? – вместо ответа, задала вопрос Ханнелоре.

Ван-Ин посмотрел назад и увидел, как судебный следователь Крейтенс счищает снег с ветрового стекла своего обветшалого, побитого жизнью «мерседеса» пластиковой лопаткой.

– Крейтенс по прозвищу Скряга, – насмешливо улыбнувшись, проговорил Ван-Ин. – Жадность ходит за ним по пятам. Кажется, она въелась в его кровь и плоть. Конечно же я его узнаю.

Ханнелоре рассмеялась. Ее искренне позабавила шутка Ван-Ина. Комиссар был рад, что ему удалось развеселить ее.

– Ты как, начинаешь потихоньку оттаивать? – спросила она.

– Да, медленно, но верно. Как земля ранней весной. Но если я до конца не смогу согреться, то обращусь к тебе за помощью, – лукаво улыбнувшись, проговорил Питер. – Надеюсь, ты не откажешь в частице тепла замерзшему путнику.

Обычно Ханнелоре сердили непристойные намеки комиссара. Но в этот раз она на него не обиделась и даже поцеловала его. «Сердце женщины – великая загадка», – подумал Ван-Ин.

– Хочешь закурить? Дать тебе сигарету? – спросила Ханнелоре, оторвавшись от его губ.

– Конечно хочу.

У него давно закончились сигареты, и он не курил уже несколько часов.

– Значит, ты на меня больше не сердишься? – с надеждой в голосе спросил комиссар.

Ханнелоре тоже закурила и прибавила скорости.

– В тот раз я очень рассердилась на тебя, Питер Ван-Ин. И ты об этом прекрасно знаешь. Когда на Рождество ты пришел в гости в дом моих родителей, ты уже успел как следует набраться. Посуди сам, любой бы на моем месте рассердился, – укоризненно покачав головой, сказала она.