– Я все уже рассказал. Больше сказать нечего.

– Было бы хорошо, если бы вы приехали ко мне в следственное управление и все повторили. Что скажете, если я закажу для вас пропуск на завтра?

– Ну уж нет! Я тридцать лет в областной центр ни ногой. И век бы мне его не видать!

– Тогда давайте по телефону.

– Нам не о чем говорить. Прощайте.

Услышав гудки отбоя, Анна положила трубку.

– Не стал говорить? – догадался Платонов.

Она подтвердила:

– Не стал.

– Хотите, съезжу к этому дегенерату и поговорю с ним по-мужски?

– Спасибо. Только это вряд ли поможет. Нам нечего ему предъявить. – Анна потянулась к сумочке, достала помаду и, не глядя в зеркало, подкрасила губы. – В два часа меня ждет Колодяжная.

– Где?

– В своем доме.

– Насколько понял, там убили ее мать. Я бы на ее месте переехал.

– Я тоже удивилась, – заметила Анна. – Однако это для нас весьма кстати. Поговорю и заодно осмотрюсь на месте.

За тридцать прошедших лет дом Паниной почти не изменился. Он был таким же, каким его увидела Анна на фотографиях Бернарделли: большой, двухэтажный, с белыми стенами. Сменились только окна и дверь. Теперь входная дверь была металлической, а окна – из пластика.

Анна поднялась на крыльцо, нажала кнопку звонка и вдруг ощутила страх, как будто ей предстояло опуститься в чью-то могилу. В любое другое время это бы показалось странным, однако теперь она всерьез обеспокоилась своим психологическим состоянием и повторила фразу, сказанную недавно Платонову: «Чтобы не сойти с ума, нужно отключать воображение».

Дверь ей открыл невысокий худой мужчина – классический образец престарелого боксера легкого веса. Он имел по-боксерски сломанный нос, аскетичное лицо и седые волосы. На первый взгляд ему было лет пятьдесят пять, может, немного больше.

Представившись мужем Елены Васильевны, мужчина провел Анну в гостиную, которая располагалась рядом со входом. Усадив ее на диван, он устроился на стуле возле большого стола, накрытого жаккардовой скатертью.

Догадавшись, что находится в той самой комнате, где убили Панину, Анна внутренне содрогнулась. Пока ждали Колодяжную, она обшарила взглядом стены и пол. И ей с пугающей ясностью привиделась прежняя обстановка: окно, заклеенное белыми полосками бумаги, разобранная кровать, стол, тумба, кровь и мертвое тело Паниной. Вопреки ее воле, грань между реальностью и воображаемым прошлым стиралась все больше и больше.

Стерхова на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, увидела Колодяжную. Обутая в домашние тапочки, она неслышно вошла в комнату и села поближе к мужу.

– Вы уже познакомились? Моего супруга зовут Валентин Егорович.

– Очень приятно, – кивнула Анна.

– Вы не возражаете, если он посидит с нами?

– У Лены, когда понервничает, случаются приступы удушья. – Валентин Егорович сцепил руки и энергично потер их, как будто готовясь к важному делу. – Здесь главное – время не упустить, дать ингалятор и вызвать «Скорую».

– У меня возражений нет, – сказала Анна и достала из сумки фотографию ножа. – Нужно, чтобы вы, Елена Васильевна, взглянули на орудие убийства.

– Я видела его раньше, – безэмоционально ответила она.

– У меня конкретный вопрос: этот нож с вашей кухни? Видели его до убийства? Сможете опознать?

Елена Васильевна снова посмотрела на снимок и опустила глаза.

– Сама я вряд ли вспомню, но слышала, как бабушка говорила.

– Что именно? – уточнила Анна.

– Нож – чужой. Такого у нас не было.

– Ага… Вы уверены?

– Абсолютно.

– Но почему в материалах дела нет ее показаний?

– В материалах многого нет. – Елена Васильевна поднялась со стула, пересекла комнату и тихо, словно во сне, подошла к двери. – Я стояла за порогом, прозрачный пятачок в стекле был где-то здесь. Точнее показать не могу, ту дверь поменяли. – Она вернулась и указала рукой: – Здесь мама еще ползла. А в этом месте он перерезал ей горло.