В течение нескольких часов она работала в бешеном темпе, не возвращаясь к тому, что уже было сделано, пока не дошла до конца.

Теперь предстояло проверить, какие действия правильны, и подумать над теми, которые не удались.

Прежде чем вернуться к началу задачи, она бросила быстрый взгляд в окно.

Было темно.

– Нет! – воскликнула она.

Схватила пергамент и молнией выскочила из комнаты, чувствуя, что глаза наполняются слезами. Бегом пересекла поселение и в отчаянии ворвалась к отцу. Пифагор сидел за столом и ждал.

– Время истекло, – сказал он строго, как диктовали правила. – Солнце только что зашло… впрочем, полагаю, прошло не больше минуты с тех пор, как ты написала ответ.

Он протянул руку, и Ариадна вложила в нее пергамент.

– У меня нет времени проверить, – обреченно пробормотала она.

Пифагор развернул перед собой свиток и начал его просматривать.

– Я разделила задачу на действия, – сказала Ариадна. – Начало здесь. – Она ткнула пальцем в пергамент, – а затем следует…

Дочь стояла рядом с Пифагором, чтобы лучше видеть собственные каракули, и осознавала, что перед ней полный хаос. Дело не только в том, что в большинстве действий, если не в каждом, имелись ошибки, а главное, невозможно было понять, была ли эта мешанина чем-то большим, нежели бессмысленное нагромождение значков и символов.

Через две минуты Пифагор поднял глаза от пергамента и устремил на нее суровый взгляд. Затем начал длинную речь.

Услышав его слова, Ариадна заплакала.

Первое, что вызвало у нее слезы, – это осознание того, что она разгадала тайну додекаэдра. Все действия оказались правильными.

– Ты решила одну из самых сложных и важных математических задач, которые когда-либо решал человек. – Голос Пифагора звучал торжественно и почтительно. – Во всем мире на это способны не более двадцати душ. – Он сделал паузу и продолжил, подчеркивая каждое слово: – Отныне ты хранитель важнейшей тайны, одной из самых ценных наших тайн, и ты знаешь, что клятва заставит тебя хранить ее даже ценой собственной жизни.

Ариадна кивнула, сжав мокрые от слез губы. Затем Пифагор сказал, что клясться придется еще не раз: чем важнее тайны, которые она постигнет, тем строже будет клятва. Обычно клятву давали на специальной церемонии в присутствии нескольких членов братства, но поскольку никто не должен быть в курсе того, что Ариадна овладела этими знаниями, свидетелями церемонии будут только они двое.

Отец признался, что гордится Ариадной, однако напомнил о том, что она должна неукоснительно слушаться и равномерно изучать различные предметы, входящие в его учение.

– Думаю, через два-три года ты сможешь пройти испытания и стать учителем. Разумеется, проблем с геометрией у тебя не будет, но нельзя забывать, что дисциплин много.

Слушая отца, Ариадна кивала.

Со следующего дня она занялась остальными предметами и изучала их с тем же усердием, которое вложила в геометрию. А через два года, когда ей исполнилось двадцать два, стала самым молодым учителем братства. До поры до времени никто ничего не знал: они объявили об этом лишь несколько лет спустя, когда Ариадна достигла положенного возраста.

Отец хотел, чтобы Ариадна поднялась на следующую и последнюю ступень посвящения и стала великим учителем. Он разработал для нее специальную семилетнюю программу и продолжал лично руководить ее подготовкой. Однако через три года после получения степени учителя Ариадна внезапно взбунтовалась.

– Отец, вот уже десять лет я заперта в братстве и не общаюсь практически ни с кем, кроме тебя. Думаю, мне пора вернуться к людям. Сейчас мне хотелось бы заняться именно этим, а учеба пока подождет.