«Ублюдок, нарочно идёт позади, чтобы я расчистил дорогу», – думал Марис, с трудом сдерживаясь, чтобы не развернуться и не завершить прерванную в академии схватку. И только накрепко вбитое Марису в голову правило о недопустимости драк за стеной спасало простолюдина от позорной смерти в кустах воньтравы. По крайней мере, так считал Марис. За прошедшие два дня он так и не оправился от тяжелого удара, который нанёс ему приговор. Мир разбился, презрение всей семьи топталось на осколках, и лишь благодаря словам отца он ещё не утратил воли к жизни, хоть и был к этому очень близок.

«В городе или нет, но ты не перестал быть собой, быть Морето. Всегда помни об этом и умри с честью», – сказал Горан на прощание, и разбитое самомнение Мариса зацепилось за эти слова, как за спасительную соломинку. Ведь это значило, что даже после изгнания он остаётся благородным, лучше и много выше всякой мерзкой черни. Именно мысль о собственной исключительности, отличии от прочих изгнанников подпитывала остатки его гордости и подгоняла вперёд. Марис не знал, что будет делать в Башне отверженных, но уже уверился в мысли, что не позволит всяким отбросам командовать собой. Он Морето, а значит, заставит их подчиниться.

Через несколько минут мысли юноши вновь вернулись к изгнанию. Не желая ранить собственное самолюбие, он и сам не заметил, как стал винить во всём проклятого простолюдина и, конечно, Лизу. Эту самовлюблённую девку. Скольких же проблем можно было избежать, если бы она просто слушалась будущего мужа и вела себя, как велят! Так нет же, наперекор всем лезла… к этому… этому уроду, который в каждой бочке затычка.

Марис на мгновение замер, сделал глубокий вдох. Мысли о мести вновь посетили его голову. Вначале он гнал их, старался забыть и убраться поскорее из города, но фигура, что периодически мелькала на горизонте, заставляла его возвращаться к этим размышлениям снова и снова. И чем дольше он об этом думал, тем сильнее было желание отомстить. Он начал чувствовать, что просто обязан поквитаться за растоптанную гордость, за сломанную жизнь и за все те мерзкие слова, которые простолюдин посмел сказать в сторону великих семей. Здесь, за стеной, не было ни старших, ни законов, ни глупых правил и запретов. Лишь равнина да дикие звери. Сможет ли эта сопля выстоять против мощи двух контрактов? Наверняка нет. Сжав копьё, Марис оскалился и с трудом удержал себя от того, чтобы развернуться и броситься навстречу ублюдку. Ещё рано. Нападать открыто нельзя, можно спугнуть жертву. Вначале следовало дождаться темноты, а потом… да.

Парень взглянул на чистое небо, отыскал на горизонте тонкую, еле заметную полоску света и улыбнулся. Ещё несколько часов. Всего лишь несколько часов, и день сменится вечерними сумерками. И тогда решится судьба одного наглого выскочки. Раз и навсегда.

Задумав страшное, благородный продолжил путь. Поведение его не изменилось, он всё так же шёл вдоль ручья и убивал всех встречных животных, но теперь обходился лишь ударом копья, экономя атру, и сбавил темп, чтобы расстояние между ними сократилось. Постепенно небо начало темнеть. Его яркая синева потускнела, сменившись более тёмным, серо-синим оттенком, а вдалеке с горизонта исчезла тонкая линия света. В это время года смеркалось медленно, и до полной темноты оставалось несколько часов. Достаточно времени для того, чтобы разобраться с одним ублюдком, который будто сам нарывается на смертельный укол копья.

Марис остановился, кивая своим мыслям. Он обязан отомстить. Простолюдин сам виноват в этом. Он сам выбрал путь. Никто ведь не заставлял его идти следом за своей смертью, верно? Верно. Осталось лишь привести приговор в исполнение. Обернувшись, Марис заметил, как человеческая фигура скрылась в зарослях высокой травы, и криво усмехнулся. Обида и клокочущая внутри злость окончательно затмили его разум, и мысль о том, что он собирался сделать, больше не претила. От самокопания и накручивания моральные устои юноши уже изрядно расшатались. Марис собирался уничтожить врага так же, как и всех тварей, которых встретил на пути. Он превратился в охотника, в глазах которого мерзкий простолюдин был не более чем жертвой. Жертвой, которую нужно убить.