– Которого послали из будущего убить нас! – оскалился Элтон. Он сказал, передразнивая Шварценеггера: – Мне нужна твоя одежда! – и оскалился еще больше, смахивая воображаемую пыль с плеча. – Мечтай дальше, мальчик. Тебе до этого не дотянуться. Это называется «стиль».

– Я был в онкологической палате…

– Онко-что? – фыркнул Джон.

– Палате? – нахмурился Саймон. – Типа, в больнице?

– Рак, – угрюмо сказал Элтон. – Не круто, чувак. Над этой хренью не смеются.

– Я докажу! Я… – Дайс выпал из моей руки, и я присел. Я схватил ручку, и пока остальные нависали над дайсом, складывая выпавшие числа, я отодвинул края игрового поля и принялся писать с таким нажимом, что покоробилось отполированное дерево.

– Так, с тобой мы закончили, Никки.

– Что? – моргнул я. Симпатичная медсестра Лиза тянулась к моей руке. Я отдернул ее.

– Тише, – улыбнулась она. – С тобой закончили. Можно вынуть иглу.

Она принялась отматывать марлю с моего предплечья. Над ней болтался пакет химии, раньше набухший от яда, словно железы за змеиными клыками, а теперь дряблый, почти пустой, лишь с несколькими каплями желтого яда.

– Много галок наловил?

– Что?

– Ты совсем замечтался. Уставился в потолок. – Она закончила с марлей и принялась вытаскивать иглу, держа наготове кусочек ваты на случай, если пойдет кровь.

– Я словно вернулся в прошлую неделю. – Я напрягся, когда выходила игла. Это было не столько больно, сколько колюче, но ощущение было неприятным. – Из-за этого могут возникнуть кошмары?

Лиза поджала губы и выпрямилась:

– Многие дети видят кошмары в больнице. Не волнуйся из-за этого. Мы будем проверять, как у тебя дела, по ночам, чтобы удостовериться, что у тебя нормальная реакция. Можешь нажать кнопку вызова, если тебя замутит. Мы дадим тебе лекарство.

– Лекарство от лекарства, – моргнул я. Какая-то часть меня так и осталась в комнате Саймона. Мне все еще казалось, что в моих руках зажата ручка. Я опустил взгляд, но, вопреки ожиданиям, мои руки не были перепачканы чернилами. – Я хотел сказать, из-за этого возникают галлюцинации и все такое?

Лиза покачала головой. Ее волосы были завязаны в узел.

– Не беспокойся ни о чем подобном, Никки. Все будет хорошо.

Она ушла, увезя моток марли и иглу на тележке. Я смотрел ей вслед.

В лишенной окон палате стало немного ярче, и раздался топот: наступило утро. Было слышно, как на посту медсестер пришедшая дневная смена здоровалась с уходящей ночной. Ничего не соображая, я повернулся, запутавшись в простынях. У меня все ныло, словно я ночью бегал по бесконечным коридорам, а не смотрел скучные сны.

Спал я плохо. Боль в суставах, агония, которая без предупреждения принялась гарцевать по костям моих рук и ног, постоянно вытаскивала меня из и без того неглубокого сна. Когда боли начались впервые, мать сказала, что это мое тело растет и что большинство мальчиков так себя чувствуют, если они намереваются вырасти на фут за год. Тело росло, и боли росли. С этими симптомами меня направили в кабинет местного терапевта, с ними же от меня и отмахнулись и сказали прийти через три недели, что я и сделал вместе с моей негодующей матерью. На сей раз нас ублажали обещаниями провести «обследование» в больнице.

После первой долгой химической ночи моя мать прибыла ровно в девять, к началу часов посещения. Поток родителей ворвался в палату, и она вместе с ними. Пока остальные родители с любопытством осматривали палату, взгляд матери оставался прикованным ко мне. На остальных детей она даже не взглянула.

– Как ты себя чувствуешь, дорогой?

– Я… я не знаю. – Я видел, как напрягается ее лицо. – Хорошо! – сказал я. Ее брови изогнулись. – Не то чтобы плохо… – Я наконец решил остановиться на варианте, близком к правде. – Странно.