С ужасом вскрикнул где‑то справа черногривый истл, упал на пол сбитый шкафом белокорый таллин. Шкаф сделал над ним круг почета, словно хвастался победой, и метнулся в сторону. Таллин, с корой цвета шоколада, хотел помочь сородичу – и стайка стульев завалила его тоже. Догнала шкаф и похлопала его по стенкам многочисленными ножками, будто сообщала, что внесла вклад в общее дело.

Я оцепенела и вдруг… совершенно успокоилась, сконцентрировалась.

Справа и слева, сзади и спереди – мебель летела отовсюду. Но оценить расстояние, сориентироваться труда не составляло.

Под ноги бросилась перевернутая парта и заскользила по полу, как лодка по морю. Я подпрыгнула и услышала ободряющее «Молодец! Так держать!» от предсказуемо бодрого и позитивного Вархара. Проректор распластался на полу, чтобы стеллаж, залихватски вращаясь, под стать вертолетной лопасти, не сбил его с ног.

Мою голову справа атаковал стол, конечно же, прицелившись ножкой в глаз. Какая‑то мания просто! Казалось, мебели завидно, что у нас есть глаза, а у нее – нет, и каждый второй предмет обстановки усиленно пытался исправить это досадное недоразумение. Я отскочила назад, но оттуда как раз летело кресло, исполняя такие фигуры высшего пилотажа, какие не всякому истребителю по плечу. Я упала на пол. Рядом растянулся Вархар.

Сверху пролетела тумбочка. В нее врезался шкаф, словно пытаясь обнять товарища распахнутыми дверцами. «Бум‑м… Дзин‑н…» – пожаловались оба. Грохнулись, прокатились по полу и снова «встали на крыло».

Скучать не приходилось.

Салочки студентов, преподавателей и мебели затягивались. Но со временем я навострилась так лихо избегать столкновения, что даже исхитрялась переговариваться с Вархаром без ущерба для здоровья.

– Это еще что‑о‑о! – восклицал скандр. Шарахнулся назад, дернув меня за собой – перед нами неторопливо и важно проплыли в воздухе два шкафа, прижавшись друг к другу как влюбленные. – Внизу корпусов сейчас «магнитные завихрения». А здесь они «рассеиваются»… Так что внизу оставаться нельзя. Опасно для жизни. Угодишь в завихрения – и все, хана! После такого спонтанно возникают всяческие там кровотечения. Кровь льет, откуда ни попадя, – скандр перечислял так, словно рассуждал о погоде. – Короче! Спасти удается не всех. А кто выживает, уже не приходит в здравый рассудок.

Прямо скажем, приятная перспектива.

– А как д‑д‑о‑олго длится буря? – спросила я, уже даже не удивляясь, что очередной табурет нацелился углом прямо в глаз.

– Да не больше трех‑четырех часов, – бодро крикнул Вархар, без видимых усилий уклоняясь от шкафа. Тот вращался в воздухе как гигантский бумеранг и грозно размахивал открытыми дверцами.

– А сколько уже прошло? – с ужасом уточнила я, отскакивая от тумбочки, которая спикировала сверху, словно орел на добычу.

– Полтора…

И тут мой взгляд упал на перепуганную студентку – бедняжка вжалась в дальнюю стену и тряслась как осиновый лист.

Высокая и широкоплечая мрагулка сейчас выглядела птенчиком, атакованным коршуном.

Коршунов оказалось несколько. Два стула нацелились прямо ей в голову. Стол устремился под ноги, шкаф подрезал справа, радостно похлопывая дверцами, будто бы сам себе аплодировал, а сейф – слева.

Мебель словно нарочно взяла бедняжку в оцепление и сжимала кольцо.

Еще минута – и мрагулку просто расплющило бы. Я вскрикнула. И, сама себе удивляясь, в несколько прыжков подскочила к дальней стене, притормозив в паре шагов от жертвы бешеной мебели. И под удалой крик Вархара: «Дура! Стоять! Ничего уже не сде…!» крепко зажмурилась и выбросила вперед руки.

Вывели меня из оцепенения шумные возгласы и апплодисменты, от которых предсказуемо заложило уши. Если бы местные делали что‑то наполовину и без ущерба для здоровья окружающих, повалил бы красный снег с зеленым градом вперемежку.