Следующей попутчицей была полная дама лет тридцати, одетая по парижской моде в сильно декольтированный жёлтый карако[31]и пышную гофрированную юбку. Голову её украшала шарлотка[32] с плюмажем и трёхцветными республиканскими лентами, а на бумажном веере её красовались изображения фригийских колпаков, надетых на пучки фасций. За руку она держала свою шестилетнюю дочку, одетую с некоторой претензией на светскость.

Шестым пассажиром был известный во всех местных кабаках и трактирах Луи Вамбаз по прозвищу Флоримон – плохо выбритый мужчина тридцати пяти лет в изрядно потрёпанной куртке, в серых вылинявших панталонах, одетый вообще неряшливо. Хотя в паспорте его значилось, что он живёт на доходы от своего имущества, то есть будто бы рантье, однако никакого имущества у него давно уже не было, как и определённой профессии; он перебивался случайными заработками, переезжая с места на место. Теперь, по его словам, он направлялся в Дрё, где друзья обещали устроить его на гончарную фабрику. Неизвестно, какую именно должность ему приготовили на фабрике; в приличном доме его не пустили бы дальше прихожей. Город Дрё лежал немного в стороне от дороги на Париж, и чтобы попасть в него, нужно было пересесть в Эврё в другой экипаж. Таким образом, и этот пассажир покидал дилижанс на полпути до столицы.

Раскланявшись с Марией, спутники не преминули выяснить, куда она держит путь, и, узнав, что это Париж, тут же сообщили, что ей придётся провести в пути два дня и две ночи, и она прибудет на место не ранее как послезавтра к полудню. «Если всё сложится хорошо», – добавил зачем-то гражданин Жервилье.

– Полно вам пугать девушку! – молвила полная дама в шляпе. – Это для вас, неисправимых домоседов, одна ночь в пути уже несчастье. А я постоянно езжу из Парижа в Кан и обратно, и настолько привыкла к дороге, что перестала её замечать. Подумаешь, две ночи… Бывают дороги и подлиннее, и ничего: едут себе и едут.

Она подошла к Марии поближе, внимательно приглядываясь, и вдруг просияла лицом:

– Послушайте, не вас ли я видела позавчера на Гран-Куре? Вы стояли вместе с бежавшими из Парижа представителями. С вами ещё была красивая рыжеволосая девушка в белом платье с длинным шарфом. Правда, это были вы?

– Ну, и что с того? – сухо ответствовала Мария, отворачиваясь и немного отходя в сторону.

Ещё вчера она бы радушно улыбнулась и завязала бы с незнакомкой оживлённую беседу. Но сегодня, когда она отправляется в Париж, у дверцы дилижанса, который повезёт её в логово анархистов, афишировать свою связь с бриссотинцами ей было совершенно не нужно. Напоминание о воскресном митинге и об участии в нём Марии пришлось весьма некстати.

– Я даже вспоминаю, – добавила полная дама, – мне сказали о вас, что вы принадлежите к какому-то знатному семейству. Это правда?

При последних словах все пассажиры повернули головы и воззрились на Марию с нескрываемым любопытством. Для них было приятной неожиданностью, что вместе с ними едет особа дворянского происхождения. Чувствуя на себе подобострастные взоры, Мария заметно сконфузилась:

– Какое имеет значение, из какого я семейства? Все титулы отменены три года назад.

– Прошу прощения, гражданка, – поклонилась полная дама, озаряя Марию приветливой улыбкой. – Позвольте представиться: Жанна Мария Прекорбен, в девичестве Леруа. Я приехала из Парижа навестить своих родственников в Кане и теперь еду обратно. Обычно я приезжаю вместе с мужем, но когда он занят делами, как теперь, то вдвоём с дочерью. Анриет! – обратилась она к шестилетней девочке, вертевшейся у ног пассажиров. – Иди, поздоровайся с тётей.