Лаврентьев вернулся в отель довольно скоро, и вид у него был озадаченный.

– Ну, ребята, – произнёс он, бросаясь в кресло, – с вами свяжешься, так на старости лет мистиком станешь… Иду я на некотором расстоянии за индусом. Он не спешит, и мне некуда. Сворачивает за угол, и я через несколько секунд за ним. Только никакого индуса уже нет, а впереди неторопливо шлёпает какой-то местный пролетарий…

– В смысле?

– Ну, переносчик тяжестей с корзинами за плечами. Невысокий такой, плотный, вроде нашего Олега – словом, полная противоположность этому турдеятелю. И больше никого. Главное, деться-то ему с улицы было некуда, разве что провалиться под землю или уж в небо воспарить… Я не поленился, догнал переносчика, заглянул в лицо. Ничего похожего, какой-то монголоид. Чего, спрашивает, угодно сагибу. Да вот, отвечаю, ищу дорогу в старый город, не подскажешь ли. А это, говорит, два квартала прямо, а потом направо… Что, между прочим, не соответствует, уж я-то Катманду знаю вдоль и поперёк. Хотя парень с виду местный. В общем, что хочешь, то и думай…

Сеньшин сильно потёр лоб.

– Не понимаю, – сказал он. – Логики не вижу. Ну, заминировали номер, так в этом есть смысл, попытка сорвать экспедицию. А эти ребята – что земляк из ресторана, что индус из турфирмы… Они-то чего рядом тёрлись? Агрессии никакой, просто решили поболтать – зачем? Что такого особенного хотели сказать? Дима, ты вот что… Вспомни-ка, о чём говорил пьянчуга, пока ты выводил его из ресторана?

Лаврентьев пожал плечами.

– Нёс какую-то слезливую ахинею. Дескать, жена горячо любимая у него трагически погибла. Убили её. Похоронил и рванул на край света – горе заливать… Ерунда это всё. В простой забегаловке ещё и не такое расскажут.

– Может, конечно, ерунда, – медленно произнёс Валерий Павлович.

Он бросил взгляд на Сергея, и лицо у него напряглось, точно он сам испугался мелькнувшей мысли.

А внешне спокойный Авилов похолодел. Почему всё напоминает об Алёне? «Купите непальскую бирюзу, ваша супруга будет в восторге…». «Горячо любимая жена трагически погибла – убили»… Треснувшее стекло рамки с фотографией Алёны… Какой-то невнятный шелест, таящий угрозу. Как будто кто-то методично даёт понять, что самое дорогое в опасности… Или чушь собачья? Просто богатое писательское воображение делает из мухи слона, принимает случайное за злонамеренное. И это очень плохо, ведь вместо того, чтобы холодно думать о послезавтрашнем спуске в логово Кукловода и просчитывать варианты, он переживает, волнуется, дёргается… Или неизвестный кто-то ровно этого и добивается?

Сергей невольно сжал голову руками. Его блуждающий взгляд встретился с глазами Сеньшина. А ведь умница Валерий Павлович, похоже, думает о том же…

– Командир, имею сказать пару слов, – Сеньшин поднялся и кивнул в сторону выхода. – Пойдём, пошепчемся.

– Больше двух – говорят вслух, – возмутился Аликов.

– Ты подави в себе октябрятские пережитки, – посоветовал Сеньшин, открывая дверь.

Они с Сергеем вышли в безлюдный холл.

– Ты всё понял? – без обиняков спросил Сеньшин.

Сергей кивнул.

– Похоже, меня прессуют.

– Да, психологически.

– Слушай, а может, ничего нет? Может, мы под каждым кустом ждём подвохов, ну и мерещится чёрт-те что? Кто-то что-то сказал, и я уже паникую…

– Серёжа, не будь страусом. Эти двое появились и исчезли при странных обстоятельствах. Стекло на фотографии никто не бил – само треснуло. Так бывает? Это явный грубый намёк на то, что без тебя Алёна в опасности. Намекают с одной-единственной целью – вышибить тебя из седла. Неужели не ясно? Это агенты Кукловода. Или один агент, но в разных лицах.