Она почувствовала мой взгляд, подняла глаза от книги и повернулась ко мне. Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга. Я увидел её глаза, отражающие закат. В них было столько спокойствия и в то же время печали, не депрессии, как у Лены, – нет, а именно печали, тихой смиренной печали, которая бывает, когда человек принимает свою судьбу. Это то же чувство, что я испытываю сейчас каждый день: спокойствие и грусть по чему-то ушедшему, и понимание, что это ушедшее должно было уйти. Такова жизнь: в ней всё приходит и уходит.

Света, по-видимому, спохватилось, что негоже ей так смотреть на олигарха-работодателя и уткнулась в книгу. Я невольно улыбнулся, столько в этом её движении было девичьей стыдливости. А ведь она уже далеко не девочка, на вид ей было заметно больше тридцати лет. Действительно, сколько ей лет? Надо будет узнать. Впрочем, мне захотелось многое узнать о ней, о её жизни. Но не сейчас, не при Лене, которая не видела нашего со Светой обмена взглядами. Именно в этот момент Лена, закрыв глаза, подставила лицо заходящему солнцу. Но её лицо не светилось внутренней красотой, не было в нём никакого волшебства. По-прежнему, только усталость от жизни и тусклая грусть. Даже золотистый закат не скрыл этого. Две женщины, одно солнце, и совершенно разная картина.

К нам подошёл Виктор в сопровождении двух мужчин, которые оказались моими старыми друзьями, а также членами правительства. Я их не помнил, хотя уже знал, кто они такие. Виктор меня просветил в течение последних дней обо всех людях, которых следует знать в лицо, потому что они хорошо знают меня.

Завязался разговор, в котором моя роль свелась к слушанию и выказыванию заинтересованности, что должно было заменить дружелюбность, которой нет и, пока память не вернулась, вряд ли может быть. Впрочем, по мере продолжения разговора я понял, что тема меня заинтересовала. Речь шла о последнем заседании правительства, где обсуждались проблемы армии и флота, которые сейчас, когда происходит практически возврат к эпохе холодной войны, становятся первостепенными. А денег-то у правительства не так уж много. Реформ проведено множество, выявлены источники экономии, но результаты использования этих источников оказываются противоречивыми. Возникает много побочных эффектов. Кризис сильно ударил по бизнесу, в том числе, и по отраслям, без которых военные не смогут восстанавливать свой боевой потенциал семимильными шагами.

Я узнал, что в конце прошлого года остановил один перерабатывающий завод, потому что из-за санкций, которые Евросоюз ввёл в отношении к России, спрос на продукцию уменьшился, да и немецкой компании, имевшей в этом предприятии долю, запретили работать с Россией. Правда, на любой запрет всегда найдётся какая-нибудь лазейка. И лазейка очень простая: иметь дело с США, а они уже пусть имеют дело с Европой. На арене появляется посредник, достаточно условный, ведь все большие национальные компании по своей сути уже давно транснациональные.

Таким образом, выслушав информацию о проблемах армии и флота, я кое-что выяснил и о своём бизнесе, к изучению которого пока не приступал, но понял: пора этим заняться.

Почти стемнело, вокруг зажглись фонари. Как по мановению волшебной палочки, внутри беседки прямо по центру появился большой круглый стол, накрытый чистой белой скатертью. На столе, как грибы после дождя, стали вырастать блюда с фруктами и другими яствами, которые можно есть на ночь, не отягощая свой желудок.

Я уже знал, что Анна Андреевна и Лена – приверженцы здорового образа жизни и здорового питания. Я же, по их словам, иногда позволял себе нарушить диету, но в целом её тоже придерживался. Впрочем, есть не хотелось совсем, а бокал вина, когда молодой официант на подносе угощал напитками гостей, проплыл мимо меня. Таково было распоряжение профессора Голикова: никакого алкоголя даже в небольших количествах. Вместо вина мне принесли стакан апельсинового сока.