Может, Лис прав? Боль должен испытывать только тот, кто болеет? И этой боли на каждого за жизнь хватит… Но мне казалось по-прежнему, что Гиппократ с Лисом ни за что с этим не согласились бы…

Хотя что мы знаем про Гиппократа? Когда столько веков прошло. И столько историков родилось за это время. И столько эти историки смогли переврать и насочинять за эти века. Хотя мой папа и Чехов тоже бы никогда не согласились с Лисом. А они верили в Гиппократа, словно знали его всю жизнь. А я верил им…

Возле двери палаты, где лежала моя пациентка… Вот я уже и констатирую – моя… Ведь все – мои пациенты. Так почему именно она?.. Наверное, правильнее будет сказать: «возле двери палаты, где лежала пациентка по имени…» Как же ее зовут? Имя какое-то дурацкое. Я вообще плохо запоминаю имена. Какое-то не очень русское. И не очень нерусское. С ягодой ассоциируется. Да, точно, точно… Ядвига. Польское имя. Хотя в Белоруссии и на Украине навалом девушек с таким именем. Думаю, и в Словакии, и в Словении, и в Германии их навалом… Зачем это я ударился в географию? Учитывая, что всегда неважно ее знал. Потому что плохо ориентируюсь в пространстве, а может быть, и в самом мире. Плохо запоминаю города и страны. И имена людей тоже. Может быть, потому, что среди людей тоже плохо ориентируюсь. Поэтому разве имеет значение, как зовут мою пациентку? Ну вот, я опять за свое. Еще не хватает, чтобы я назвал ее пациенточкой. Нет, нет, ни в коем случае. Ее зовут Ядвига, я вспомнил! Обычное нерусское имя.

Так вот, возле палаты Ядвиги я остановился. За стеной, на которой висели репродукции картин известных художников, лежала она. Нас разделяли художники. И я почему-то сделал вид, что внимательно рассматриваю одну из картин. Чтобы, не дай бог, Мила, ничего такого не заметила. А пронзительный взгляд Милы буквально впивался в мою спину, и я это чувствовал. Слава богу, она сидела в другом конце коридора, иначе от ее взгляда у меня наверняка бы остались синяки.

Мила впилась в меня. Я впился в картину… И вдруг до меня дошло, что на ней изображена ведьма. Я буквально похолодел. И напрасно. Потому что это была вовсе не ведьма, а обыкновенная Баба-яга работы сказочника Васнецова. Она так и называлась «Баба-яга». По-моему, еще в детстве я видел это полотно в доме-музее художника. И тогда она меня не испугала, а рассмешила. В детстве мы всегда смелее. А сейчас я, врач-практик, реалист и материалист, вдруг похолодел от этой картины.

Хотя при чем тут ведьма? Моя ведьма, как и положено, была в белом. С черными, как и положено, волосами. И пугающе красива, как и положено. Нет, про красоту я придумал. Потому что даже не разглядел ее лица в темноте…

А эта васнецовская Баба-яга была даже трогательной. Потому что очень хотела напугать всех своим классическим образом. И носом-крючком, и клыками, и растрепанными волосами, выбивающимися из-под косынки, и костяной ногой, и ухающим филином. Но разве может напугать классический образ? Классика заставляет думать. А пугает в основном масскульт. Вон Гоголь сколько пугал-пугал, но так и не напугал. До сих пор его читают – и вдумчиво, и недоуменно.

Впрочем, при чем тут Гоголь, классика и Баба-яга… Да и не читают уже ничего вовсе… Но почему, почему именно картина с этой ужасной до смеха бабкой висит на стене, за которой временно живет Ядвига?

Мне это не понравилось. Вдруг – плохая примета?.. А с каких пор я стал верить в приметы? И что эта примета может означать? Что в одно солнечное осеннее утро влетит на ступе Баба-яга и унесет через балкон мою пациентку? Вместе с солнцем. Последним солнцем для осени. Ну, хорошо, одну из моих пациенток. Но это невозможно. Хотя бы потому, что все балконные двери в палатах заколочены. Так распорядился главврач Лис. И солнце украсть невозможно. И девушку тоже… Хотя почему девушку невозможно украсть?