Официант улыбнулся. И вопросительно взметнул брови. Он ждал моего заказа.

И почему они всегда вот так делают бровями? Их так обучают? Где? В Оксфорде? В Кембридже? В колледжах Москвы, которые совсем недавно именовались ПТУ? Не важно. В ПТУ все же учили… А здесь… Улыбаться учат… Я давно уже не верил в эти улыбки… Впрочем, зачем я так? Может, он и неплохой парень. Может, даже добродушный. Вполне доволен жизнью. И посетителями. А может, и совсем наоборот. С тайными пороками и потаенными злобненькими мыслишками. Вот я с утра надумал отдыхать, а он вкалывает…

Тьфу, ты. Что со мной? Зачем я так? Какое мне вообще до него дело?! Как и ему до меня. Мы видим друг друга в первый и последний раз… Почему я подумал – последний? Почему? Ведь я могу еще не раз заглянуть в это кафе, оно не так далеко от моего дома…

– Вы уже выбрали? Могу предложить…

Как всегда – эта тягучая навязчивость. Как я хочу свободы!

Он не успел договорить, как я молча протянул бумажку, где записал блюда, которые хотел заказать.

Официант недоуменно повертел бумажку в руках.

Он не знал, да и как он мог знать, что я давно придумал такой способ, чтобы лишний раз не общаться с людьми. И прикидывался немым. И на листе бумаги мог написать все, что можно было сказать. Я давно понял, что не стоит тратиться на лишние слова. Жаль, что многие этого не понимают… И я как врач, как неплохой врач, заявляю – поменьше слов. Только это может продлить нашу жизнь и жизни других. Спасти от многих ошибок, разочарований, потерь. Вот такое незамысловатое лекарство для продления жизни я придумал когда-то. Может, это лекарство более философское. Но жаль, как жаль, что философия так и не стала наукой, способствующей развитию медицины. Хотя давным-давно. Очень давно. Это было именно так. В те времена, когда еще был жив Гиппократ…

– Но не проще было бы сказать, что вы желаете?

Официант вновь по привычке взметнул брови. Он был плохим учеником в колледже.

В ответ я промычал что-то нечленораздельное. Вот! Сработало! Официант сочувственно посмотрел на меня. И даже если он по натуре злобный и у него тайные пороки – на глазах подобрел.

Испытанный способ! Жалость! Вот сейчас жалость к немому. А если бы я имел неосторожность завести с ним диалог? Неизвестно, чем бы еще все закончилось. Нет, мои нервы мне еще пригодятся. А любой диалог хоть капельку нервов, но сжигает.

Официант даже слегка поклонился несчастному немому и удалился в кухню. Даю голову на отсечение, он быстро выполнит заказ. Во-первых, из-за жалости. А во-вторых, из-за того, чтобы я поскорее покинул их заведение, поскольку испытывать жалость никто не желает. Вызывающих жалость нигде не любят. И свои нервы жалеют все…

Но зачем я мысленно поклялся своей головой? Она и так еле держится. Нет, нужно быть осторожнее. Как нельзя разбрасываться словами, так и мыслями. Вот-вот, мыслями. Хотя они неизбежны. Хотя они неизбежно забивают голову. И голова тяжелеет, словно в нее забили тысячу гвоздей. Но нет, это не гвозди, это просто мысли.

Я потер виски, из которых торчала тысяча гвоздей. Но не поранил пальцы. Господи! И страшно, и нет! Как-то нет страха, когда за спиной смерть. И когда он исчезает? Если реально чувствуешь смерть. Если уже знаешь. Я знаю уже наверняка как врач, что люди, обреченные и знающие о своем обречении, не испытывали такого страха, как здоровые и счастливые. Они думали о другом. Это не страх. Это какое-то… Какое-то уже другое, что ли, измерение. Или уже понимание, ну, хотя бы начало понимания жизни и ее конца. И, скорее, желание высказаться. А может, и наоборот. И просто подумать, как помочь близким, чтобы им стало легче. Я не знаю…