Размен представлялся делом безнадежным. Жили мы на Донской - одной из самых грязных и шумных улиц. Да еще и с окнами на заправку. Но Эдуарда, видно, припекло, он подзанял деньжат и принялся за поиск вариантов. Для себя он хотел однокомнатную, я была согласна и на общежитие-малосемейку.

Тут подоспела еще одна неприятность. Видимо, бумеранг, который я бросила своим адюльтером в Мишку, вернулся ко мне с целым букетом гадостей. Меня поперли с работы.

Когда я только туда пришла, все никак не могла понять, почему меня взяли. Но потом выяснилось, что директору станции приспичило устроить одного своего знакомого, полнейшего кретина с бархатным голосом. Поскольку кретин не мог самостоятельно связать двух слов, должность поделили надвое. Я стала редактором, а он - диктором, который читал по бумажке сочиненные мною выпуски новостей. Потом директора ушли, а с новым у нас любви не случилось.

Тут в стране грянул кризис. С легким сердцем шеф уволил полстанции по сокращению и сразу же принял всех обратно по контракту, который необходимо было подписывать каждый месяц. При этом мы лишались оплачиваемого отпуска и медицинского полиса. А еще через месяц «в связи с тяжелым материальным положением организации» всех, без кого можно было обойтись, отправили в бессрочный отпуск без перспектив на его окончание.

Я кинулась искать работу, но не тут-то было. Не хотели брать даже в секретарши. Видимо, то обстоятельство, что меня турнули из средства массовой истерии, производило на потенциальных работодателей не лучшее впечатление.

Постепенно я осталась без денег. Валютный вклад в «Инкомбанке» накрылся медным тазом. Чтобы не взять случайно в долг, пришлось потихоньку продавать украшения. Эдуард предложил три варианта для переезда, один хуже другого, но я отказалась. В конце концов мы разругались в хлам, несколько дней я жила у подруги, а потом Эдуард позвонил и сказал, что нашел для меня жилье и, если я не соглашусь, он сделает все возможное, чтобы я переехала на вокзал.

Состояние мое тогдашнее описать трудно. Я чувствовала, что вокруг все рушится. Поддержки ждать было неоткуда. Даже близкие подруги, которые вроде бы сочувствовали, в душе наверняка злорадствовали. Они не знали подробностей, но и того, что знали, было достаточно: Алка променяла мужа на любовника, а любовник ее отфутболил.

Каюсь, я дрогнула и согласилась не глядя. Ох, лучше бы выбрала из предыдущих вариантов. Эдуард нашел для меня половину частного домика на улице с говорящим названием Верхний тупик. Горячей воды, разумеется, не было, холодная - из крана во дворе, туалет - там же. А сосед - жуткий толстый кавказец, отсидевший семь лет за изнасилование.

Как я там жила, вспомнить страшно. Лучше не вспоминать. Если бы не мысли об Андрее и не глупые надежды на то, что все вернется, не знаю, как бы я это пережила. Так что стоило сказать Герострату спасибо. Но и не хотелось.

Так продолжалось почти полгода, а потом пришло спасение в лице бывшего супруга. Все эти месяцы мы ни разу не виделись, я даже ничего о нем не знала. Юридически мы по-прежнему оставались мужем и женой, поскольку о формальностях никто не позаботился. И вот однажды он заявился в мой тупик с тортом и бутылкой вина, сочувственно покачал головой и наконец приступил к делу. Выслушав его, я минут пять плакала от смеха.

Оказывается, у Михрютки организовался жгучий роман с некой Василисой, семнадцатилетней гречанкой из очень непростой фамилии. Девчонка забеременела. Надо же, в двадцать пять лет не научиться пользоваться презервативом! И теперь Мишке надо было срочно жениться, пока никто не заметил. В противном случае он рисковал оказаться за решеткой за совращение несовершеннолетней. Так что не могла бы я...