Тут Агне улыбнулась сквозь тьму и сказала:

– Это я к чему? Это я к тому, что любовь больше людей, выше людей. Люди – животные, а любовь от Бога и Святой Девы. Понял?

Кажется, я что-то понял.

Мы вернулись в Москву через неделю после закрытия Олимпиады. И узнали главное – про смерть Высоцкого. Агне выделила свое: «А какие он песни-сказки писал! И как их пел! Да эти песни надо собрать вместе и отдельный диск сделать! Ведь эти его сказки – вся суть русского, именно русского человека! Понимаешь?»

Вот это я хорошо понимал…

А еще через несколько дней, с утра в субботу, мы поехали на дачу к отцу Агне – «отцу Федору», как я называл его в шутку.

Еще прежде Агне не раз говорила, что отец зазывает нас к себе, и почему бы, предлагала, нам не съездить туда, к нему на дачу. Но мне было как-то неловко. Это понятно: папаша моей подруги (так сказать, любовницы), с которым мы незнакомы. Но тут, после поездки в Тарту, появился повод принять приглашение – ну хотя бы потому, что есть общая тема для беседы. Какая тема? Родина его покойной жены – Эстония и конкретно Тарту, места, где «отец Федор» когда-то воевал и где встретил будущую мать моей (нашей с ним) Агне. В общем, есть общая тема для разговора, слава богу.

Ехать надо было до станции Радищево по Ленинградской дороге. Доехали, а там, прямо у поезда, нас встретил этот самый Федор Иванович и повел к оставленной за платформой машине – видавшим виды «жигулям». Сели, тронулись. Впрочем, сначала, конечно, познакомились наконец. Еще красивый дядька, на вид лет под семьдесят, несколько грузноватый, но с заметной военной выправкой, с ухоженной сединой, спокойным лицом, несомненно, уверенный в себе. Пожимая мне руку, сдержано улыбнулся, сказав: «Мне Агнешка говорила о вас, рад, рад, ну пошли к моему тарантасу, ехать до дачи минут десять».

Поехали. Узкая шоссейка, кругом хвойный лес, какой-то глухой, почти таежного вида. Здорово! Наконец маленький дачный поселок, тоже среди леса, вдоль берега реки, название которой, как выяснилось, очень милое – Сестра (она течет отсюда к Клину, а вообще это приток реки Дубны, объяснили мне). Ну а сами дачки, заметил я, явно не для простых граждан, хотя без особого изыска, одноэтажные, вроде бы типично подмосковного вида. Но всё как-то крепко, не на скорую руку. И что еще: глухо, тихо и довольно комфортно. Птицы поют. Большие участки, отделенные друг от друга крепкими заборами. На каждом участке гараж. Вот и у Федора Ивановича так же.

Теперь сама его дача: просторная застекленная веранда, за ней две комнаты, потом кладовка, кухня с туалетом и даже ванной (отопление от АГВ), а еще есть печка для отдельного согрева или просто для души. Всё это, кроме печки, понятно, из крепкого дерева, из сруба, никакой ДСП или пластмассы. Теперь участок: сосны и ели, а еще большой сад-огород с фруктовыми деревьями и грядками; конечно, летний столик с плетеными креслами, гамак, турник, поодаль сарай с курятником и вольером, в коем шастают курицы с петухом-мужем, – всё, как положено. Из задней калитки – спуск к реке, где узкий песчаный пляж и даже причал для лодки (надувной, чтобы рыбачить или просто поплавать туда-сюда для удовольствия). В общем, хорошая дача, в чудесном месте, которое и глухое, и недалекое от столицы, всего-то около сорока километров.

И тут, обозрев всё это, я вспомнил, что никогда не интересовался у Агне, кем же после войны и до окончательного выхода на пенсию работал ее отец. Как-то мне хватило ее рассказа про бравого майора-комиссара (или работника политотдела) и его огненного романа с эстонской девушкой, семейство которой он спас от высылки в Сибирь. На этой love story мой интерес к папаше девушки, с которой я фактически жил, иссякал. Что еще? Кажется, говорила Агне, у отца много наград за войну, вышел в отставку в звании полковника. «И это всё?» – подумал я теперь. Мало ли у нас отставных полковников-орденоносцев? Что, этого достаточно, чтобы иметь такую дачу, машину, очень хорошую квартиру в Москве (в коей, между прочим, он теперь не жил, а оставил дочери, с которой в этой самой квартире я занимаюсь любовью)?