Но рядышком. Рядом со мной

Сидит на вневременном стуле

И машет косой голубой,

Как снегом в забытом июле

Махала старуха – зима,

Когда – то. В далёкой Сибири,

Наверное, было. Тогда

Об этом уже мы забыли,

Поскольку так много забот

В том лагере, так много целей,

Что время как будто идёт

Назад: от окраины – к центру,

Стремясь воплотиться во мне,

В знакомых, друзьях и вожатых,

Дрожа в потрясающей тьме.

Об этом скажу вам, ребята,

Об этом поведать хочу,

Стихов раздвигая границы,

Замедлив судьбу на чуть – чуть,

Желая бы, чтоб повторилось

Оно, но, однако – нельзя

Мне дважды войти в эту реку.

Отец мне об этом сказал,

Хоть сам он, наверно, не верил,

Не верил, что младший сынок

Окажется, как бы в «Орлёнке».

Добиться я этого смог,

И помню о каждом ребёнке.

Идея – важней материи. Поскольку же я – поэт,

Можно сказать о том, что, не видя мира,

Рано думать насчет поражений и тех побед,

Которые я прошел. Имея не слово «мимо»,

Но «пропустил», талант кается, видно Богу,

За написанье строчек. То подтверждает миф

О трех собаках, страннике, или – его дороге,

Не логикой постоянства, а лишь безумством рифм,

Отрезанных от желаний, имеющих суть – реальность,

В том понимании, что привыкли мы, говоря

О настоящем дне. Его длань – не нас касалась,

Но завершала строки силою букваря,

Ради которой миру обещана та свобода,

Что искушает. Чувства – есть горький стыд ума,

Не одного такого явственного народа,

Однако – хвала искусству, что нам помогло. Весьма

Много мы смыслов клали в черствые жизни чаши,

Будучи не готовы. Смысл – не наша боль,

То есть – почти понятно: строки уже – не наши,

Не наши, совсем не наши. В сумме, пространства – ноль,

Равен лишь исчисленью, тьмы от седых столетий,

Как исчислялся ныне, забытый, увы, талант,

Который всегда со мною – я его и заметил,

Хоть о поэтах люди почти что не говорят,

Имея в виду, что слово – есть Бытия наречий,

Суть и слепая горечь. Слово – спасенье. Мы

Его не пониманием, но им сердца все же лечим.

Мы на победу в жизни, в целом, обречены.

За богоизбранный народ,

За веру славную! За Русь,

За соблюдение свобод,

Литературный профсоюз,

За русскую, как Пушкин, речь

И за пришедший постмодерн,

За то, что удалось сберечь,

Очистив Родину от скверн,

За наступление зимы,

За качество любых Творцов,

За то, что счастливы все мы

В пространстве сказанных нам слов

За данностью прошедших лет.

За то, чтоб рухнул СПР!

За то, что здесь цензуры нет

И день наш больше не был сер.

За дружбу, веру и любовь,

Писательство, театр, свет,

За то, что говорим мы вновь,

Что мир им утром был согрет.

Что говорить о лете, кроме того, что дождь

Был отражением радуги в мире из многих капель,

Ибо ты сам в дожде, поэтому не поймешь

Прикосновения оного к небу незримой лапой?

Что говорить о саде, в котором прошла вся жизнь,

Будучи не короткой, но только пришедшей в меру

Жизни других людей? Был данный сад – душист,

Вот потому и он в смерть Бытия не верит.

Что говорить о мире, где нет односложных фраз,

Так как сама природа противоречит Богу,

Который распят в ней был? Он лишь один нас спас.

Пройдем же мы до конца предсмертную ту дорогу,

Которая и спасет собрание падших Душ,

Данных Пророкам для того, чтоб они навеки

Держали в руках весь мир, который так неуклюж,

Из – за того, что он придуман был человеком,

В сущности, потому, что силы его – иссякли,

А постоянство – нет, ибо – не суть всем память

Взять, и сыграть ту роль в испорченном здесь спектакле.

Что ж – завершу я стих, нужно мне жизнь оставить.

Пишу, как он

И чувствую. Все так.

Черта времен

И слово. Слово – знак

Того, что впереди -

Уже не ждешь.

Но надобно идти.