– С чего бы? – вполголоса спросила я, повернувшись к отцу, но тот невозмутимо курил и, казалось, не обращал внимания на происходящее.

Ко мне подошел Семен, набросил на плечи свой черный пиджак и буркнул:

– Зря так вырядилась, замерзнешь. И дождь, кажется, будет.

Он окинул недовольным взглядом мое длинное черное платье и тонкую шаль.

– Выпить не хочешь? Для согрева, – предложил мой добрый братец, наклонившись к самому уху, и выразительно похлопал себя по карману брюк, но я поморщилась:

– Ты прекрасно знаешь, что я не пью.

– Ну, ты у нас в семье что-то вроде эталона – не пьешь, не употребляешь, не судима.

– Дурак. Алкоголь превращает людей в животных, а наркота – в овощи. Не желаю пополнять ни зверинец, ни бахчу. Дай лучше сигарету.

– Ну, хоть что-то порочное в тебе есть, – удовлетворенно констатировал Семен, протягивая мне пачку. – Долго на этот раз Акела выясняет, серьезное что-то? – Он кивнул в сторону патрульной машины, где все еще беседовал о чем-то со старшим наряда мой муж.

– Не знаю. Вернется – расскажет.

Меня тоже беспокоили затянувшиеся переговоры. Да и папа заметно нервничал, курил уже третью сигарету, чего никогда не позволял себе в спокойном состоянии. Но вот наконец Саша выпрямился, кивнул водителям, ожидавшим его чуть поодаль, и пошел к нам.

– Можно ехать.

Он помог мне сесть, вернул Семену его пиджак и забрался в «Мерседес» на заднее сиденье, взял меня за руку:

– Замерзла?

– Не особенно.

– Ну? – повернулся с переднего сиденья отец, недовольно наблюдая за тем, как с другой стороны от меня усаживается Семен – слишком медленно, по папиным понятиям.

– Ерунда, – коротко бросил Саша, и я поняла, что он не хочет говорить при Семене.

– Хорошо, позже, – буркнул отец, отворачиваясь.

У ворот кладбища творилось настоящее вавилонское столпотворение – столько машин и людей я не видела уже давно. Создавалось впечатление, что проводить в последний путь Медею явилась, во-первых, вся грузинская диаспора, а во-вторых, и все, кого принято называть «представителями теневого бизнеса». Плюс к тому – сотрудники милиции и какие-то люди в штатском, явно не принадлежавшие ни к грузинам, ни к теневикам. Однако…

– Не выпускай ее из виду ни на минуту, – распорядился отец, искоса глянув на моего мужа, и первым вышел из машины.

Около него сразу оказался телохранитель, и они двинулись по направлению к воротам. Мы с Сашей тоже вышли, причем муж крепко взял меня за запястье и, повернувшись к водителю, бросил:

– Машины на парковку, к самому выезду. Никуда не отходить.

Мне очень нравилось наблюдать за тем, как муж раздает приказы отрывистыми фразами, как его лицо делается непроницаемым, как весь облик начинает излучать силу и уверенность. Меня это всегда покоряло. Я невольно сравнивала его с многочисленными знакомыми – бывшими однокурсниками, сотрудниками академии, где работала, да просто с молодыми – и не очень – людьми на улицах и понимала, что они не в состоянии выдержать сравнения. Он был Настоящим Мужчиной без оговорок. Надо же – я способна думать об этом даже на кладбище!

Могила Медеи располагалась на центральной аллее, и, судя по размерам предполагаемой оградки, Бесо собирался со временем захоронить здесь всю семью. Ужас какой-то…

Бесо в черном костюме стоял на коленях у большого гроба, а рядом с ним – три его дочери в черных платках. За ними толпились три зятя и семеро внуков. Отец находился уже возле Бесо, положив руку тому на плечо. Телохранитель Боря настороженно оглядывался по сторонам и то и дело подносил руку к уху, в котором торчал наушник мини-рации. Ираклий тоже был рядом, а в толпе я заметила еще несколько телохранителей Бесо. Ну, все правильно – мало ли.