Жар горящего дыхания прожигал уже до костей, когда Дьоллох запнулся. Земля-матушка, встав на дыбы, сначала наказала неразумного сына болезненным тычком в грудь, а потом милосердно объяла влажной прохладой. «Умираю», – подумал он с облегчением. Внутренности, похоже, воспламенились… Так вот что происходит с желающими смерти! Им не страшна Ёлю. Напротив, мысль о вечном спокойствии приятна и притягательна. С Дьоллохом еще не случалось подобного.

Внезапно грудь и горб пронзила дикая боль. Вломившись в гортань тяжелым колом, жгучий воздух пробуравил готовые лопнуть легкие. Иссушенная глотка взорвалась сотрясающим кашлем. Обессиленный и опустошенный, Дьоллох не сразу обнаружил, что упал возле мшистой канавки. По дну ее текла чистая вода…

Вода!!! Рыча от нетерпения, обдирая ногтями сырой мох и дерн, он подполз к канавке и жадно приник опаленным ртом к спасительному ручейку. А когда, сомкнув глаза в неимоверной усталости, перевернулся на спину, в багровом свете смеженных век предстал полураскрытый розовый бутон. Лепестки-губы шевельнулись, распахнулись чуть шире. Дразнящая тычинка продольно раздвоенного языка мелькнула в алой глубине.

Дьоллох возбужденно привстал, опираясь на локти. Зажмурился крепче, боясь отогнать пугливое видение, но мучительно-сладкая греза не собиралась покидать его скоро. Нежные лепестки губ, прерывисто трепеща, долго ласкали железную хомусную плоть.

Старейшина рассеянно наблюдал за женой. Эдэринка готовила ужин.

Он был вполне доволен двумя прошедшими праздничными днями. Вволю порезвились люди, испытали себя в разных умениях, на других поглядели. Правда, ворона, черная ворожейка, подпортила благословенье Сандала, и ковш нехорошо упал – к зною, мучителю трав. Ну да разве бывает, чтобы все без сучка-задоринки? Может, как-нибудь пронесет и к сенокосу потучнеют аласы.

А каким славным выдалось сегодня состязание хомусчитов! Силис не мастер извлекать из поющей снасти волшебные звуки, но чувствует их всей кожей. Если песнь хороша, перед глазами наяву возникают яркие сны.

Игра Дьоллоха понравилась людям. Вырос паренек, и песнь его выросла. Огненным и радужным стал хомус. Силис нахмурился, вспомнив красное, расстроенное лицо мальчишки. В рощу убежал. Не успели вручить награду – наборный пояс на двухслойной ровдуге, отделанный серебряными пластинками. Передали Манихаю.

Тонкую травяную чернь навел Тимир на пластинки, отчеканил вставших дыбом жеребца и кобылицу на солнечных кругляшах с завязками. Расстелешь пояс – встают кони на концах стражами от нечисти. Завяжешь – оказываются мордами друг к другу. С левого боку примостился ремешок для ножен батаса, с правого – вышитый кошель для мелких вещиц.

Точно такие же пояса вручили внучке знаменитого Ыллыра и семи ее спутникам. Сверх того девушка получила черную махалку с украшенной серебряными насечками ручкой.

Не зря пригласил Силис на праздник Долгунчу, прославленную хомусной игрой по всему северу. Волнующая песнь ее хомуса прошибла старейшину до слез. Оглянулся украдкой, досадуя на себя, и увидел, что глаза почти у всех на мокром месте. Едва не вскрикнул от изумления, приметив, как суровый Хорсун прикрыл лицо рукой. Чуть погодя, когда Дьоллох побежал в рощу, багалык тоже круто развернулся и ушел.

Паренек-то понятно из-за чего огорчился. Юный еще, не сумел достойно справиться с поражением. Ничего, полезно ему. Не следует слишком высоко думать о своем джогуре. Но и у Хорсуна было такое лицо, что лучше на пути не попадаться. Знать, разбередило душу. Может, вспомнил Нарьяну и страшный год ее смерти…