– Хороший получился вечер. – С улыбкой сказала Кэм, вытирая тарелки и убирая их на место.

– Да, нужно почаще собираться.

Мне всегда было уютно рядом с Кэм. Я был первым из семьи, с кем её познакомил Генри. Родители удостоились этой чести гораздо позже, и, помню, всё прошло не так уж гладко, как он надеялся. Мама была в своём репертуаре. Устроила девушке младшего сына допрос с пристрастием, словно отбирала ни потенциальную невестку, а донора почки. Она была холодна, впрочем, она была холодна со всеми, даже с сыновьями. В детстве от неё было не дождаться ни объятия, ни поцелуя, ни даже пяти минут, которые она готова была на нас потратить. Её больше волновали другие вещи: собственная внешность, журналы мод и встречи с подругами, которым она говорила больше слов, чем сыновьям.

Отец был капельку мягче, но во всём потакал матери. Стоило ей сказать «Эдвин, ты так и будешь стоять?», когда мы с Генри колошматили друг друга за игрушку, как тот тут же пытался выдавить из себя наставительную речь, а мать благополучно скрывалась в своей комнате, лишь бы быть от передряги подальше. Попросите меня назвать самых чёрствых родителей, и я отвечу, что это Клара и Эдвин Тёрнеры.

Камилла не дотягивала до идеальной невестки, которую хотела видеть в семье моя мать. Элизабет пережила ту же участь. Мы навещали родителей в Чикаго раз в год, и этого было предостаточно для того, чтобы не терять связи, которой и так не было. Мать не устраивало, что Элизабет «всего лишь учительница в младших классах». Её слова, не мои. Что она из обычной семьи продавщицы и слесаря по ремонту автомобилей. Что они не подтираются купюрами и не пьют «Шато Марго» по вечерам. Позже её стало не устраивать, что Элизабет не может подарить им внуков. Не постесняюсь предположить, что их не устраивало ещё и то, что она умерла на операционном столе и скинула заботу о сыне на мои плечи.

Но Камилле пришлось ещё хуже. Её семья была ещё более обычной и ничем не примечательной. Разве что национальностью. Генри рассказывал, как мама несколько раз скривилась при встрече с Кэм. Впервые, когда увидела её смуглую кожу и черноту волос. Во второй, когда узнала, что та мексиканка по материнской линии. Ну а в третий раз, когда Кэм отказалась от десерта, потому что не любила торт-суфле.

Было чудом, что мать и отец явились на их свадьбу, потому что с тех пор ни разу не приглашали молодожёнов к себе. Впрочем, как и меня с Крисом. Они любили нас на расстоянии, если то, что они испытывали к нам, вообще можно назвать любовью. Полин и Уэйн заменили родителей не только мне, но и моему брату. И эта странная семейка была моим тёплым очагом, от которого не хотелось убирать замёрзшие пятки.

– Могу я спросить? – Нерешительно заговорила Кэм, пока я домывал кастрюлю из-под спагетти.

Я напрягся, предвидя какой-то неудобный вопрос, но кивнул.

– Почему ты не расскажешь родителям об иске? Они ведь… состоятельны. Они бы помогли вам деньгами.

Фух, вопрос оказался не таким неприятным, как я ожидал.

– Мои родители как самый жадный банк. Если они и соизволят дать мне денег, то будут ожидать, что я верну их назад. Вот только, они будут напоминать мне о том, что сделали ради меня, до конца моих дней. Проще взять кредит в банке, они не настолько мелочны. – Усмехнулся я, пытаясь шуткой скрыть досаду.

– Это печально. Родители должны помогать своим детям, и наоборот.

– За тридцать лет я привык к тому, что наши родители – исключение из всяких правил.

– Вы натерпелись от них. – С грустью заметила Кэм, прислоняясь к шкафчику и глядя куда-то за сотни миль от кухни Холландов.