– Эти таблетки помогают мне не сойти с ума от горя. Помогают надевать халат и спускаться в эту пустую кухню, где её нет.

– А что говорят врачи? Можно ли пить алпразолам так долго без передышки?

– Будто я у них спрашиваю. – Хмыкнула Полин, словно врачи были мелкими букашками, поедающими её огород.

– Полин, это серьёзно. У тебя низкое давление. Они никак не влияют?..

Я допытывался, словно пытался выведать тайну военной операции, а Полин уклончиво отвечала, будто подчинялась приказу ни за что её не выдавать. В конце концов, мы пришли к общему знаменателю, и тёща пообещала поговорить с врачом и перестать принимать успокоительные, если тот запретит.

– Что бы ни случалось с нами, с Крисом, я всегда была уверена, что мы выпутаемся. Но сейчас… – Полин вновь скользнула взглядом на бумаги. – Но сейчас? Что мне делать, Шон?

– Слишком долго ты была нашей опорой, Полин. Пора мне, наконец, взять эту роль на себя.

И я залез в карман, откуда выудил маленькую картонку с именем и телефоном, которую мне дал брат несколько дней назад.

– Кому ты звонишь?

– Тому, кто точно знает, что делать дальше.

***

Алан Хьюитт успел потерять часть волос на макушке, и теперь носил короткую стрижку, чтобы два ореола залысин на лбу так сильно не бросались в глаза. Он остался всё таким же тощим и бледным, каким я его помнил, разве что костюм на нём стал сидеть лучше. При каждом слове его голова покачивалась, как у голубя, что шло в разрез с той уверенностью, с которой он выплёвывал свои аргументы судье.

Я наблюдал за тем, как профессионально он произносит вступительную речь, как подбирает правильные вопросы на допросе свидетелей, как выстраивает свою стратегию защиты. В зале стояла выжидающая тишина, которую нарушал лишь шелест шёпотков. Секретарь объявила пятнадцатиминутный перерыв, судья удалился в свою коморку, чтобы взвесить все факты дела и вынести свой вердикт.

В зале было немноголюдно. Перевес тех, кто пришёл поболеть за одну из сторон, была на стороне истца. Первые пять рядов были заполнены знакомыми лицами. Теми, кто стали свидетелями моего буйства в офисе. Секретарша Таннера, два его зама и венец коллекции – Зак Таннер с подбитой губой, которая всё ещё чувствовала силу моего кулака. Лукас Альворадо выглядел единственным союзником в лагере врага. Он с сочувствием кивнул мне, когда мы встретились взглядом. И я кивнул в ответ, потому что его показания на трибуне свидетеля могли сыграть нам на руку. Он единственный из всей братии «Дженерал Констракшн» правдиво сказал о том, как всё было. Что я – не отмороженный психопат, у кого чешутся руки, а лишь заботливый отец, который отстаивал честь сына. Он слышал, что сказал мне Зак на крыльце дома Беллингтонов, и поведал об этом судье. Не знаю, могут ли помочь его показания, могут ли оскорбления стать резонной причиной для буквы закона набить кому-то морду, но всё же не помешают.

Лавки за моей спиной были пусты. Лишь Генри и Камилла пришли поддержать меня. Франклин перешёптывался о чём-то со своим адвокатом, шавкой из «Рочестер Лоерс», что прислал мне постановление явиться в суд сегодня в девять утра. Было уже одиннадцать. Даже забавно, что всего за два часа можно решить чью-то судьбу. В отличие от оппонентов, мой адвокат хранил молчание и строчил что-то в своём блокноте. Мне так хотелось склониться к нему и спросить, какие у нас шансы, но страх был сильнее. Часть меня не хотела знать о тех мизерных шансах на победу, которые нам светили.

Когда секретарь объявила, что судья готов озвучить своё решение и попросила всех встать, я прирос к стулу и удосужился подняться, лишь когда Генри зашипел на меня из-за спины. В зале стало до того тихо, что каждый отчётливо услышал шуршание мантии, пока судья усаживался за свой трон. Судья Нантакетт, мужчина шестидесяти лет с орлиным клювом и таким же острым зрением, обвёл нас всех зоркими глазами, и, открыв папку, принялся зачитывать тонну юридических терминов, которые смешались в моей голове в отвратительную кашу.