Дальше поцелуев и обнимашек у нас дело пока не дошло. Начинаю подозревать, что моя Катерина Витальевна – девственница. Знаю, звучит феерично неправдоподобно – двадцать три года, последний курс института и – девственница? Спросить ее в лоб об этом, что ли? Лучше не буду – боюсь, еще больше засмущается.

И тут она сама внезапно поднимает эту тему:

– Дима, мне кое-что сказать тебе надо.

Вижу, что она мнется и ерзает на стуле, покраснела вся как помидор.

Про себя смеюсь. Но внешне – ни-ни! Обидится еще, убежит. Делаю максимально серьезное лицо и вопросительно смотрю на Катьку.

Она продолжает:

– Ну, мы же с тобой как бы встречаемся? То есть – мы вместе?

– Угу. – Жду, что она скажет дальше.

– Наверное, у нас должен быть секс? – Теперь она покраснела еще больше, мне кажется, что если её раздеть, то она будет вся красная, вплоть до пальчиков ног. Проверить, что ли? Так, мысли о раздевании пока в сторону! У нас вроде как серьезный разговор. Волевым усилием возвращаю себя к нити разговора, в частности – к Катиному вопросу о том, должен ли у нас быть секс.

– Наверное, должен быть. – Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть прямо в кружку с горячим чаем.

– Ну вот, я давно хотела тебе сказать – я в принципе не против, но я не умею ничего, я… У меня никого раньше не было, вот! – Выпаливает она на одном дыхании. И вздыхает облегченно – всё, самое страшное сказано, отступать некуда.

Я, улыбаюсь до ушей – видимо, я такой же дремучий собственник, как и многие мои собратья по игрек-хромосоме. Раньше я об этом и не подозревал. Воистину, всю нашу жизнь мы познаем самих себя!

Чувствую, что надо что-то сказать. Интересно, что принято говорить в случае, если девушка сообщает тебе о том, что она еще девственница?

«Дорогая, это чудесно!»

Или:

«Любовь моя, очень жаль, теперь мне придется мучиться, пытаясь проткнуть эту хреновину, именуемую девственной плевой!»

Что-то подсказывает мне, что обе эти реплики никуда не годятся.

Я молча подхожу к Кате, сажусь рядом с ней на кухонный диванчик и пересаживаю к себе на колени. Чувствую, что она напряжена – ждет моей реакции на свои слова. Притягиваю ее голову к своей груди и обнимаю, успокаивающе поглаживая затылок.

– Кать, ну что ты так разнервничалась? Это хорошо, конечно, что ты «в принципе не против». – Тут я усмехаюсь ей в макушку. – Это упрощает дело. Потому что если бы ты была против, то мне пришлось бы несладко. Представляешь, как бы я с тобой мучился всю жизнь? Я как-то не рассчитывал на пожизненный целибат. Но, поскольку я с тобой расставаться не собираюсь, а изменять мне воспитание не позволяет, мне пришлось бы всю жизнь прожить с тобой монахом.

Ага, чувствую, Екатерина Витальевна перестала смущаться и начинает злиться. Она выворачивается из моих объятий и заглядывает мне в лицо:

– Ты смеешься надо мной?!

– А ты предлагаешь всплакнуть? Так вроде бы нет повода – ты же «в принципе не против»?

Вижу, как Катюшкины губы расползаются в улыбке. Ну вот, кажется, очаги напряженности удалось погасить. Наверное, во мне умер дипломат. Или еще не умер? Может, я еще успею сделать карьеру на этом поприще?

Да и черт с ней, с дипломатической карьерой. Сейчас есть дела поважнее – резко накрываю Катькины сладкие губы своими, она что-то мычит мне в рот, потом сдается, перестает изворачиваться и отвечает на поцелуй. Чувствую, как ее руки обвиваются вокруг моей шеи, меня обволакивает ее аромат. Я не знаю, каким духами она пользуется, но ни у кого другого я не встречал такого запаха – цветочно-медового, так пахнут нагретые жарким летним солнцем луга разнотравья.

Моя рука скользит к ней под рубашку, я осторожно расстегиваю бюстгальтер и получаю доступ к самой красивой на свете груди, во всяком случае, никакой другой мне сейчас не нужно. Ласкаю большими пальцами соски, Катя опять стонет мне в рот. Если мы сейчас не остановимся, всё случится прямо здесь – я возьму ее прямо на этом кухонном диванчике. Но я не хочу, чтобы её первый раз был таким, с ней все должно быть по-другому. Аккуратно возвращаю предмет нижнего белья на место и застегиваю. Всматриваюсь в Катюшкино лицо – зрачки расширены, на щеках румянец, смотрит на меня совершенно осоловелым взглядом. Я одергиваю на ней рубашку и щелкаю легонько по носу: