– Пассажир. Пассажир. – Безжалостной рукой проводница, сдернув простыню, трясла ревизора.

– Ваша станция. Быстрее, быстрее.

Полусонный, в косо застегнутой рубашке, с пузатым портфелем в руке ревизор стоял на щебенке откоса и оглядывался по сторонам. Проводница, нецензурно ворча про пьяниц, подала ему пиджак и пожелала счастливо оставаться. Свет на станции горел в режиме жесткой экономии; тусклая лампочка над входом на пост, фонарь в руках дежурной и ослепительный прожектор, бьющий с площадки поста в соседний вагон. Матерясь почище проводницы, ревизор, запинаясь на щебенке, выбрался на перрон перед маленьким вокзальчиком. На двери висел амбарный замок поры строительства Транссиба под чутким руководством маршала Берии. Никто не встречал. В спящем поселке даже собаки не лаяли, только из-за сопок доносился шум уходящего поезда. Погас желтый глаз фонаря в руках дежурной, прощально мигнула лампочка над дверями, и вслед за прожектором мир окунулся в темноту ночи, только в небе миллиарды звезд. Но ревизору не до красот. Ситуация напоминала известное произведение Уэллса; «Россия во мгле». Куда столичным улицам разбитых фонарей до Забайкальских поселков. Здесь не то что лампочки, опоры с проводами приватизировала и утащила банда рыжих, а народ? народ им до лампочки Ильича, обгадив которого, они его план электрификации всей России, ужали до плана электрификации Московского княжества. Чубайсы знают – кому светить. Высокие ступеньки упирались в металлическую решетку. Отражением экрана монитора, лампочек пульта станции едва-едва светились окна поста. Не дотянуться. Ревизор тряс, стучал ногой по решетке, но пластиковые окна, надежные двери гасили все звуки и дежурная, прогоняя сон, спокойно пила крепчайший чай, в простонародье зовущийся чифиром. Прогудел сигнал оповещения. Четный. В луче фонаря мятая физиономия, в расхристанной рубашке, а луч прожектор локомотива бежит к перрону. Не до тебя рожа пьяная. Ори на здоровье, все заглушает грохот проходящего порожняка. Дежурная вглядывается в мелькающие в луче прожектора вагоны. Концевой с красным фонарем увозит децибелы.

–Что? Кому позвонить? Вы что с луны свалились?

– С поезда! В комбинат позвоните. Меня встречать должны!

– Какой комбинат? Вы что с луны? Напьются и шарахаются по ночам.

– Какой комбинат? У вас, что их десять?

Ревизор, наконец-то, нашел гербастое удостоверение, такие десятками продают в подземных переходах столицы, и тряс им перед стоящей за решеткой проводницей.

– У нас ни одного. До ближайшего.. –задумалась. – Километров двадцать. У-у-у.

Дошло до проводницы.

– Так вам на следующей станции надо бы было бы выйти. Там вас и встречают.

Через открытую дверь было слышно, как поездной диспетчер вызывал дежурную по станции и, махнув на пьяного пассажира рукой, она поспешила исполнять свой служебный долг.

– Да, я! Да, я! Я вас… – Разорялся ревизор на крыльце.

А что он им? Дежурная по станции боялась Ревизоров своих, которые по безопасности движения. А тут ревизор – чужой. Да еще пьяный.

– Я вас…

Не унимался ревизор, вцепившись в решетку. Его трясло с похмелья, трясло от злости, казалось, что он согнет прутья, пробьет бронированную дверь людского равнодушия к нему. К Нему!

– Не слышите?

Нашаренный в темноте камень загремел, отскакивая от металлической двери.

– Да я вас!…

На беду или на счастье ревизора ночевал у начальника станции сотрудник линейного отдела. Дело житейское, оба разведенные и не нам их судить. Дежурная по станции по рации прервала их сладкую бессонницу.

Куда-то, вместе с красной корочкой неизвестного происхождения, исчезло «Да я вас!». Не годились они для милицейского протокола. Начальник станции тоже нервничала. Как не крути, а вина проводницы. Согласно правилам железная дорога обязана доставить пассажира до станции назначения. При задержке; кормить и возместить моральный ущерб. Худая сделка, лучше драки. Ревизор поклялся мамой не писать жалобу, полицейский демонстративно порвал протокол о пьяном дебошире, дежурная по станции напоила чаем обоих. Начальник станции расстроено улыбалась. По разбитой притрассовой дороге предстояло дружку везти этого раздолбая до следующей станции. Не велико расстояние, туда обратно сорок километров, но ночи нет. А сколько их осталось? Пролетит бабье лето – не заметишь.