– После произошедшего это неудивительно. – Тон мужчины мягко стелется, успокаивая взбудораженное сознание. Чтобы отвлечь ее, Чиркен принимается рассказывать о здешних лесах, животных, их населяющих: оказывается, территория вокруг возвышенности относилась к охраняемым природным территориям и он в охотничий сезон даже выполнял обязанности местного егеря.

Голос у него необыкновенный, чистый и глубокий, со множеством оттенков, которые, словно акварельные краски, брошенные в воду, сплетаются в единое полотно удивительного рисунка. Сабина чувствует, как бледнеет призрак недавнего кошмара, и ей хочется закрыть глаза, погрузиться в эту наполненную теплую мягкость, как в одеяло. Она снова почти засыпает, и сны ее обещают быть светлыми, когда в кармане пальто начинает вибрировать телефон.

На экране светится: «Лечебница-психиатр». Солнце наискось ложится на зеркальную поверхность, стирает написанное, сливая все в слепящий глаза блик. Внутри Сабины ворочается липкая досада, смешанная с опаской. Она не любит получать эти звонки.

– Ответите? Я уберу звук. – Рука Чиркена тянется к приборной панели, чтобы убавить громкость.

– Спасибо, я недолго.

Отвечать девушке совсем не хочется, но в то же время она понимает, что звонок может быть срочным, и пересиливает себя, нажимая на кнопку принятия вызова. В динамике неразборчиво шуршит, раздается щелчок, после которого до нее доносится знакомый голос.

Сабина слушает, и чужие слова долетают до нее как будто издалека, не складываясь в общий смысл, а как бы существуя сами по себе. Почему, ну почему ее жизнь продолжает превращаться в дурное искажение кривых зеркал, где линии изломаны, а образ словно из детских кошмаров?

– Как она могла узнать? – Девушка закрывает глаза, не в силах справиться с подступившим к горлу комком из неразборчивых чувств. – У нее же нет доступа к телефону.

Рука крепче сжимается на металлическом корпусе, пальцы белеют, как белеют и сжатые губы. Однако, когда Сабина отвечает, ее голос лишен какого-либо раздражения:

– Постараюсь. – Внутри нее словно камнепад, опадающий в пропасть, тянет и сосет под ложечкой.

Она прощается с врачом и какое-то время продолжает смотреть на потухший экран телефона. Ладони почти не чувствуются, будто их надолго оставили в ледяной воде.

Взгляд Чиркена, пытливый, но ненавязчивый, девушка чувствует почти что кожей. Так орнитолог может наблюдать за интересной птицей, изучая ее повадки и пытаясь предугадать следующее движение.

Расслышал ли он разговор? Если да, то что об этом может подумать? Сабине не хочется, чтобы спутник знал о том, где сейчас ее мать. Она ненавидит вопросы, которые следуют за этим.

Однако мужчина, сознательно или нет, уводит разговор в совсем иное русло:

– Вы рисуете?

Сабина невольно чувствует благодарность к собеседнику. Неужели это все, о чем он спросит?

Подумав, она отвечает:

– Мне больше нравится наблюдать за тем, как рисует кто-то еще.

– Вот как… Наблюдение порой требует большой выдержки. Хочется вмешаться в процесс. Направить его своей рукой. – Мужская рука вновь тянется к магнитоле и возвращает в салон звучание музыки.

У Сабины остается впечатление, что мужчина хотел сказать о другом, но спросить напрямую она не решается и просто молчит. Чиркен же снова благодушно улыбается и продолжает:

– Буду рад увидеть вас в своей мастерской, думаю, вам там понравится. Может быть, захотите приобщиться к процессу. Могу дать несколько уроков.

Девушка прочищает горло, чувствуя необъяснимую робость, прежде чем ответить:

– Я училась когда-то. – Ей приходится приложить усилие, чтобы совладать с дыханием, прежде чем закончить. – Моя мать была художницей, как и вы, и рисовала дома.