Индус неопределенно махнул рукой, расплескав на рубаху несколько капель вина.

– Я чту традиции моего народа. А вера у каждого своя. Кто-то верит в перерождение душ, кто-то в судьбу. А вы во что верите?

– Я атеист.

– Атеизм – это тоже вера. Скажите, а вы никогда не задумывались, что мы сейчас можем жить под управлением богов? Может быть, боги, устав от того, что люди каждый раз разрушают созданный мир, взяли нас под контроль.

Айвен отрицательно замотал головой.

– Я не верю в мистику.

– А если без мистики? – Ранджит поставил бокал, неожиданно оживился, вскочил на ноги и, обойдя вокруг стола, остановился напротив. – Например, незадолго до последней войны ученые создали научный центр, который должен возродить человечество после гибели цивилизации? Если доходит до точки невозврата, в нем выращивают клонов, которые станут началом нового мира. И компьютерный мозг помогает преодолеть все исторические вехи цивилизации за короткий срок. Вместо первобытнообщинного строя сразу создают современное общество, у них есть все технологии для этого. Например, этот центр был назван «Шива», а первая община после гибели мира появилась в Индии. Здесь и ответ на мой вопрос – как горстка людей смогла воссоздать все земные города. Вся эта информация могла быть заложена в память компьютера.

«Он сумасшедший», – подумал Айвен и сказал вслух:

– Это фантастика.

Глаза индуса возбужденно горели, движения стали нервными.

– Но теоретически такое возможно?

– Теоретически? – Айвен тоже поднялся, отодвинув стул, и теперь стоял, опершись одной рукой о спинку. – Да. А как же вы объясните сны, которые мы с вами видели?

– Допустим, «Шива» (так мы условно назвали этот компьютер), – Ранджит заметно успокоился, хотя глаза его продолжали лихорадочно блестеть, – управляет нами с помощью снов. Что если он слишком много на себя взял и принялся судить нас, как бог? Направлять нас на путь истинный. А кто-нибудь из людей взломал компьютерную систему и пытается до нас достучаться, рассказать правду.

Айвен посмотрел на собеседника взглядом художника. «Нет, он действительное сумасшедший», – мелькнуло в голове.

– А если это вы? – сказал он.

Ранджит пожал плечами.

– Может быть… А может, и нет.

– Я бы все же предпочел побеседовать о творчестве. Я не люблю таких… беспредметных разговоров.

– Но если ваши картины подталкивают к таким выводам, то мы и обсуждаем творчество.

– Странные же выводы вы делаете. Я в такое не верю.

Ранджит опустил плечи и поник.

– Таковы люди, постоянно делают странные выводы.

Все же индус эту тему больше не затрагивал, и Айвен был за это благодарен. Однако заметил, что тот не особо интересовался картинами, как показалось вначале. Его привлекла лишь ранняя трилогия на тему индуистских богов. Вернее, тема, которую они всколыхнухи в его мозгу.

Посидели еще с полчаса, поговорили о разном. Айвен понимал, что Ранджит потерял интерес к беседе. Похоже, даже три картины «Тримурти» индуса не интересовали, а были лишь поводом для этого странного разговора.

Когда они расставались, Ранджит сказал:

– Будет лучше, если наш разговор останется в стенах этого дома. Забудьте о нем. Но если захотите поговорить об этом со мной – я всегда готов.

Айвен вернулся в отель и остаток вечера пролежал на диване. Завтра нужно провести еще одну встречу на выставке, и можно ехать домой. Размышлял о своем новом знакомом. Ранджит Тхакур был большим оригиналом. Надо же – придумать такую теорию об Эре Благоденствия. Да еще и связать это с его картинами. В то, что Ранджит говорил о снах – Айвен уже не верил, хотя поначалу поддался. Такого не бывает, люди не могут видеть одних и тех же снов.