Ещё один короткий сигнал – и на меня навалился приступ панического страха. Перед глазами поплыл коричневый туман, ногти впились в стул с такой силой, что показалось, будто пробили пластик насквозь. Страх заполнил меня, словно я был кувшином, а он водой. В итоге я отключился – каждый раз происходит одно и то же.

Очнулся в луже собственной блевотины – нужно было пораньше пожрать. Картошку жалко – с отцом волокли два мешка от самого рынка на своих горбах. Поднявшись, увидел, что мать с отцом тоже приходят в себя. Бабка ползала по полу, подметая его седыми растрепанными волосами, и мычала.

После пятиминутки страха ничего не хотелось, лишь бы доползти до кровати и спать, спать. Уже положив голову на подушку, вспомнил недавний вопрос Лехи. Зачем люди боятся? А вот хрен знает зачем! Надо – вот и боятся. Каждый день по пять минут. Пять минут страха продлевают вашу жизнь на полчаса, – это говорят везде, и по радио, и в ящике.

Ночью, как обычно после сеанса страха, снилась муть – всю ночь не то от кого-то убегал, не то за кем-то бежал. Утром, проснувшись, услышал бабкин крик – после вчерашней пятиминутки началось обострение.

– Они питаются нашим страхом! – орала бабушка, бегая по комнатам. – Жрут наши чувства! О! О! Вы чувствуете пустоту? Вы пустые куклы, они выпили ваш страх!

Ей кажется, что над нами кто-то есть, кто-то, кому необходимо, чтоб мы боялись. Существо, которое питается чувствами людей, их страхом. Раз боимся, то, значит, это кому-то нужно. Ну, я-то знаю для чего – чтобы жить. Нет, что ни говори, а у бабули с каждым днём крыша съезжает всё дальше и дальше.

Мать с отцом всё же угомонили её, вкатив полкубика успокоительного. Бабка уснула, и отец перенес её в спальню. Позавтракали, отец с матерью ушли на службу, а я со спящей бабулей остался дома.

Недавно закончил школу, на работу меня ещё не брали, пока не оформлю все документы, вот и отдыхаю. Целыми днями предоставлен сам себе, если, конечно, не приходится ухаживать за бабулей.

Не успел помыть посуду, в дверь позвонили. Конечно же, это Леха, больше никто не приходит. Открыл и увидел, что он сегодня очень странный. Таким был, когда нашёл в старом городе остатки скелета, одетого в броню, когда увидел, как двое полицейских волочили по улице молодого парня. Никак Леха снова увидел ещё что-нибудь пугающее. Или очень интересное.

– Доброго страха! – поприветствовал я.

Впустил товарища в квартиру, и тот молча прошёл на кухню.

– Ну, чего там ещё нашёл? – спросил я, заваривая чай.

– Долго рассказывать, – ответил Леха, и снова погрузился в молчание.

Выпили по чашке чаю.

– И сколько молчать будем? – сказал я, налив ещё по одной.

Леха поднёс чашку ко рту и произнёс в неё, будто в микрофон.

– Сань, ты когда-нибудь пробовал не бояться?

Я аж поперхнулся чаем. Не бояться? Пробовал ли я не бояться? А пробовал ли я не дышать? Совсем сбрендил! Не старый хрыч маразматический, а шестнадцатилетний пацан. Головой ещё думать и думать, а она, похоже, уже перестала работать.

– Дурак, что ли? – я поставил чашку на стол. – Как это – не бояться? Во время пятиминутки не бояться?

– Есть люди, которые даже во время пятиминуток не боятся, – Леха все продолжал заглядывать в свою чашку, будто там интересное кино показывали.

– Ладно гнать-то! – я отодвинулся от стола, развернулся и включил плеер.

Музыка ворвалась в помещение жесткими гитарными рифами, пропущенными через дисторшен. Отец говорил, что лишь народная музыка способна пережить тот хаос, который царил здесь лет двести назад. И действительно, гитарам уже незнамо сколько веков, а вся эта электроника их так и не заменила. Из народных мотивов любил больше всего песню «Шашкою своею рубит в фарш врагов», правда, за шумом визжащих гитар слов там не разобрать.