– Знаешь, люди с высоким самомнением рано или поздно приземляются на землю, – говорю ему.

Стоило промолчать. Не умничать. Не включать училку. Но не могу… так не могу.

Меня триггерит его отношение к жизни, ко всему случившемуся. Меня бесит, что он ворвался в мою жизнь и украл мой покой. Меня выводит из себя, что я ничего не в силах изменить, потому что не могу повлиять на него, поменять его поведение. У меня не получается оставаться равнодушной, когда смотрю на него, когда разговариваю с ним. Не получается. Глупо. Я ведусь на провокации. Сама становлюсь агрессором и провокатором. Единственное, что согревают душу – всему этому вот-вот наступит конец.

– Знаешь, Карина Александровна, – копируя мой ядовитый тон, вторит он, – мне кажется, что тебе дьявольски нравится это мое, как ты там сказала, самомнение.

И улыбка. Мальчишеская, во все тридцать два зуба. Я практически давлюсь воздухом от того, как интенсивно хочу возмутиться и оспорить его глупое предположение.

Но прежде чем я продолжу эту ни к чему хорошему не ведущую перепалку, у меня хватает сил остановиться. Прекратить этот фарс. Чтобы, наконец закончить этот бессмысленный разговор, я разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу прочь.

Я чувствую обжигающий взгляд Дорохова на своей спине и даже заднице. Он впивается в меня иголками, задевая каждую клеточку тела.

Я жду, что он меня остановит. Может, скажет что-то еще, что меня заденет, выведет из себя.

Я не понимаю, совершенно не понимаю, как ему удается так легко выводить меня равновесия. Почему я так остро на него реагирую? Почему вместо того, чтобы отмолчаться, быть и выглядеть равнодушной, я становлюсь активным участником этих нескончаемых баталий?

Почему он такой… невыносимый? И почему я рядом с ним такая… другая?

Сердце лихорадочно стучит, норовя разорвать грудную клетку. Я сбегаю почти гордо, практически оставляя этим уходом за собой последнее слово. Это я решила, что разговор окончен. Это я оказалась умнее и закончила бессмысленный спор между нами. По крайне мере, именно так я себя успокаиваю.

Когда сзади громко хлопает дверь, отрезая меня от Дорохова, я выдыхаю.

Главное, дышать…

Вдох, выдох…

Он всего лишь… никто…

И это все… не имеет никакого значения…

Вдох свежего воздуха отрезвляет, приводит в чувство. И потихоньку сходит странный, безумный дурман, в котором я пребывала все это время, пока рядом был Дорохов.

– Карина Александровна, все хорошо?

Сема разглядывает меня с беспокойством. Я смотрю на него строгим взглядом, чтобы не расслаблялся. В конце концов, он должен был сегодня меня охранять от всех возможных опасностей, а что в итоге? Но сил на нравоучительные отповеди в любом случае не осталось, если бы честной.

– Домой, Сем, домой, – устало приговариваю, показывая всем видом, что не намерена обсуждать произошедшее.

Я бы сейчас выпила чего-нибудь покрепче. И побольше. Меня все еще потряхивает, и я не могу точно сказать почему. Я так переволновалась, хотя изначально знала, когда еще шла по коридору, что ничего мне Дорохов не сделает. Ни-че-го. Но почему же сердце так безумно и лихорадочно билось в ответ на его острые как лезвие взгляды и слова?

Домой мы добираемся быстро. Или я настолько погружена в свои мысли, что время проносится незаметно. Прощаюсь с Семой, который до сих пор смотрит на меня виновато.

– Все нормально, – увещеваю его, чтобы прекратил по чем зря переживать. Достаточно того, что я сама не могу никак успокоиться и прокручиваю в голове нашу встречу с Золотым мальчиком.

Домой захожу тихо. Медленно поворачиваю ключ в замочной скважине, аккуратно снимаю обувь, не включая свет, а потом как мышка, на цыпочках, крадусь вглубь квартиры.