Поднявшись, я побрел к выходу. Проходя мимо швейцара, демонстративно сунул руки в карманы. Вот и открывай, если поставлен у двери! И не лыбься, как заезжему миллионщику, – все одно – ни хрена не получишь. На груди у стража поблескивала какая-то голографическая визитка. Вроде монгольской пайцзы. Я чуть прищурился.

– Георгий Константинович Смородин, – прочитал я по слогам. – Красиво называешься! Хорошо, хоть не Жуков…

Швейцар неловко улыбнулся. Он не знал, как меня приказано понимать, а приказывать мне не хотелось.

Уже выйдя на воздух, я обнаружил, что меня сопровождает эскорт молодогвардейцев. Вежливо, не слишком приближаясь, однако и не теряя из виду.

На стоянке автомашин, я оглядел себя в большом круглом зеркале. Чуть подпорченная губа, незажившая синева под правым глазом. Не красавец, не урод, – так, что-то наполовину. Жених двадцати трех лет с навеки незаконченным высшим.

Жених!.. Я сплюнул себе под ноги, сумрачно покосился в сторону конвоиров. Запузырить в них, что ли, каменюгой? Или вон бутылочка на бровке стоит, – как раз для такого случая! Грянуть: «Лягай в угол!» – и дать ходу в аллейку потемней. Только от Джона с Лешим не сбежишь. Все продумал, змей мафиозный! И помощи попросил, и про заложничков не забыл напомнить. Оно и понятно, дочь искупает все. Принципы – в сторону, друзей – побоку! Да и водятся ли у таких, как он, друзья с принципами? Очень и очень сомневаюсь… Подумав про Алису Петровну, я попытался вызвать в себе отвращение к ней, но и с этим ничего не вышло. Жалко ее было. Жалко до дрожи в коленках. Наградил же Бог папочкой! Если еще и про мать правда, то и вовсе нечего наезжать на бедную девочку. Даже в собственных мыслях.

Я снова зашагал. Проходя мимо какой-то целующейся в полумгле парочки, судорожно вздохнул. Есть же еще на свете беззаботные люди!..

Минут через десять бездумного путешествия меня нагнала машина. За рулем сидел бритоголовый, на заднем сидении я разглядел Мулу.

– Забирайся, Кирилл. Тут еще неблизко. Не ровен час, заблудишься.

Я внимательно посмотрел ему в глаза. От недавних наших собутыльников этот тип все-таки отличался. Чем-то весьма существенным. Волк, играющий под шакала. Приятный сюрприз для неподозревающих. Подумав, я предложил:

– Только ты сначала выйди, хорошо? Я с мясниками в одном трамвае не езжу.

С таким же успехом я мог бы поставить ему щелбан. Ох, как он вскипел! Я по роже его увидел. Была б его воля, на куски бы меня порвал. Голыми руками. Однако балом правил не он, – главным балетмейстером являлся Петр Романович. Хотел крючконосый того или нет, но с этим фактом ему приходилось считаться. Заметив некоторую растерянность в зрачках крючконосого, я намеренно поторопил его.

– Давай, давай, вытряхивайся! А водила довезет, куда нужно.

И он таки вылез, подлюка! Как миленький! Руки у меня чесались, точно у злостного сифилитика, но я сдержался. Доброе дело хорошо вовремя и к месту. Еще успеется! Стараясь ненароком не коснуться этого типа, я втиснулся на заднее сиденье, циркнув зубом, бросил водителю:

– Трогай, кучер! Самым малым.

– Минутку! – крючконосый поманил кого-то из сгустившейся темноты, и еще один бритоголовый забрался в машину.

– На всякий случай, Кирюш, – пояснил крючконосый. – Просто на всякий случай.

Не отвечая, я скрестил руки на груди, демонстративно закрыл глаза. Мы поехали.

В комнате все было прибрано, на крохотном журнальном столике белела записка. Добрая Мариночка уведомляла, что мне прописана ежедневная капельница с какой-то гремучей смесью и что тотчас по прибытии я должен ее вызвать нажатием кнопки. Разумеется, процедуру с кнопочкой я незамедлительно проделал, однако вместо сексапильной Мариночки заявился сонный медбрат, который и вогнал мне в вену иглу – вогнал, надо заметить, крайне безжалостно.