– Другой, конечно, уже сделал бы это!

Ивонна курила, откинувшись на подушки… Но потом консул едва слышал ее – а она говорила спокойно, разумно, смело, – чувствуя, как в его душе совершается нечто необычайное. На миг он увидел корабли на горизонте, под черным, плоским, несуществующим небом, и повод как следует напиться (пускай он напьется один-одинешенек, это все равно!) ускользал и вместе с тем приближался, и это могло быть, это было только – господи боже! – единственное его спасение…

– Сейчас? – услышал он свой негромкий голос. – Но сейчас мы не можем взять и уехать, согласись сама, ведь тут Хью, ты, и я, и пятое, и десятое, тебе не кажется? Это не так просто, ведь правда же? (Но спасение его не таило бы в себе столь зловещей угрозы, если б ирландское виски фирмы «Берк» вдруг не ударило ему в голову. Он воспарил, и именно мнимая бесконечность этого парения была под угрозой.) Ведь правда же? – повторил он.

– Хью все поймет, я уверена…

– Но не в том суть!

– Джеффри, здесь, в доме, появилось что-то зловещее…

– …По-моему, это была бы просто подлость…

А, черт… Консул не сразу придал своему лицу выражение, которое должно было означать шутливую непринужденность и в то же время уверенность, свидетельствующую о подобающем консулу здравомыслии. Вот оно, свершилось. Колокол Гёте щерился ему прямо в лицо. По счастью, он был готов к этому.

– Мне вспоминается один малый, которому я как-то помог в Нью-Йорке, – сказал он ни к селу, ни к городу, – он, можно сказать, был безработный актер. «Помилуйте, мистер Фермин, – говорил он, – тут все невзаправдашнее». Да, именно так он и говорил: «взаправдашнее». «Человек создан не для этого, – сетовал он. – Все улицы как две капли воды похожи вот на эту Десятую или Одиннадцатую улицу, даже в Филадельфии»… – Консул почувствовал, что его английские интонации исчезают и он начинает кривляться, как последний фигляр. – «А вот в Ньюкасле, штат Делавэр, там дело другое! Старые булыжные мостовые… и Чарлстон: настоящий старый Юг… А этот город, господи боже ты мой… Этот шум! Этот хаос! Если б я только мог отсюда вырваться! Если б я только знал, куда мне податься!»

Последние слова консул произнес с большим чувством, со скорбью, дрожащим голосом; хотя в действительности он никогда в глаза не видал того человека и всю историю ему рассказал Том, он весь дрожал от чувствительности, словно скверный актер.

– Но какой смысл, – заключил он назидательно, с полнейшей серьезностью, – пытаться убежать от самого себя?

Ивонна полулежала, откинувшись на подушки, и терпеливо слушала. Но теперь она резко приподнялась и ткнула сигарету в высокую металлическую пепельницу в виде абстрактного изображения лебедя. Шея лебедя была чуть вздернута, но от ее прикосновения склонилась грациозно и трепетно, и она сказала:

– Хорошо, Джеффри, давай отложим этот разговор до более благоприятных времен: мы можем все решить через день-другой, когда ты будешь трезв.

– О господи!

Консул сидел не шевелясь, потупив глаза, а это чудовищное оскорбление рвало на части его душу. Да неужто, неужто он сейчас не трезв! Но в брошенном ему обвинении была некая тонкость, которую он никак не мог уловить. Конечно, он не трезв. Нет, не трезв, в этот миг он не трезв! Но разве он был таким за минуту до этого или полчаса назад? И по какому праву Ивонна возомнила это, возомнила, будто он не трезв сейчас или же, что в тысячу раз хуже, будто через день-другой он будет трезв? И даже пускай он сейчас не трезв, но по каким невероятным ступеням, которые можно сравнить лишь с путями премудрости и таинствами святой кабалы, прошел он, чтобы вновь достичь этой ступени, на которую он на мгновение поднялся сегодня утром, этой ступени, где он один может, как она выразилась, «решать», зыбкой, драгоценной ступени, на которой так трудно, почти немыслимо удержаться, той ступени опьянения, когда он только и бывает трезв! По какому праву она, в то время как он целых двадцать пять минут кряду терпел все муки ада и безумия ради нее и не выпил по-человечески, смеет намекать, что, по ее мнению, он отнюдь не трезв? Ах, женщине не понять всей опасности, сложности и глубочайшего