– Но… но ведь Хью… право, у меня это в голове не укладывается…

– По дороге он бросил всю свою одежду, но, представь себе, не из-за беспечности, а только потому, что на границе его вещи хотели обложить высокой пошлиной, а они того не стоили, ну и, ясное дело, он их попросту оставил. Но паспорт он, как ни странно, не потерял, хотя до сих пор сотрудничает – правда, я понятия не имею, в качестве кого, – в лондонском «Глобе»… Ты, конечно, знаешь, что с недавнего времени он прославился. Это уже во второй раз, прими к сведению на тот случай, если тебе и про первый не известно.

– А знает он, что мы с тобой развелись? – спросила Ивонна, едва шевеля губами.

Консул покачал головой. Они шли медленно, и консул, потупясь, не поднимал глаз.

– Ты сказал ему?

Консул шел молча, все замедляя и замедляя шаги.

– О чем? – спросил он наконец.

– Ни о чем, Джефф.

– Ну, разумеется, теперь он знает, что мы разошлись. – Консул сбил тростью запыленную головку полевого мака, росшего у канавы. – Но он полагал, что застанет здесь нас обоих. Думается, он заподозрил, что у нас неприятности… но я старался не говорить ему, что мы уже разведены. По крайней мере так мне кажется. Я очень старался. Право слово, насколько помню, я не успел ему это сказать до его отъезда.

– Стало быть, он уже не живет у тебя.

Консул рассмеялся и сразу закашлялся от смеха.

– Живет до сих пор! Уж будь спокойна… Веришь ли, он так усиленно старался меня спасти, что я чуть было не сыграл в ящик. Короче говоря, он решил «довести дело до конца». Неужели ты сама не видишь, до чего он меня довел? Неужели не чувствуешь, что он приложил тут свою мужественную руку? Раздобыл какой-то зверский препарат стрихнина, который буквально чуть не довел меня до могилы. И все же… – Ноги у консула вдруг начали заплетаться, но длилось это всего одно мгновение. – Все же надо прямо сказать, лучше бы он остался здесь, чем разыгрывать из себя Теодора Уоттса Дантона. А из меня делать Суинберна. – Консул сбил еще одну маковую головку. Безответного Суинберна. Когда он отдыхал на ранчо, запахло сенсацией, и он помчался сюда, как бык, которому показали красную тряпку. Разве я не рассказывал тебе об этом?.. Потому-то он – неужто я не говорил? – и отбыл в Мехико.

Они долго молчали, а потом Ивонна сказала так тихо, что едва слышала собственный голос:

– Что ж, значит, мы сможем немного побыть наедине, правда?

– ¿Quién sabe?[82]

– Но ты же говоришь, он сейчас в Мехико, – поспешно продолжала она.

– Так ведь ему недолго покончить с делом… быть может, он уже дома. Во всяком случае, я думаю, он сегодня вернется, Говорит, что «жаждет действия». – Трудно было понять, шутит консул или говорит серьезно, но он добавил, как казалось, не без сочувствия: – И бог весть, до чего доведет его этот романтический порыв.

– А теперь, – спросила вдруг Ивонна, собравшись с духом, – он как к тебе относится?

– В общем, по-прежнему, разница пустяковая, да и не было времени ее обнаружить, но я вот что хотел сказать, – продолжал консул хрипловатым голосом, – те суровые времена, какие переживали мы с Ляруэлем, кончились после спасительного пришествия Хью. – Он брел как слепой, ощупывая тростью дорогу, отчего в пыли оставались мелкие лунки. – Вообще-то доставалось главным образом мне, ведь у Жака слабый желудок, и после третьей рюмки его мутит, после четвертой он начинает разыгрывать из себя доброго самаритянина, а после пятой – того же самого Теодора Уоттса Дантона… Поэтому я оценил, если можно так выразиться, иную квалификацию. И оценил настолько, что, пожалуй, буду искренне благодарен от лица Хью, если ты ничего не скажешь ему…