Со стороны моря бежала небольшая тучка.

– Вот и дождь дождались, – произнесла Рахиль, рассматривая тучку.

– Мама, мне можно будет под дождём побегать? – спросила Дивора.

– Конечно можно, – ответила Рахиль.

Если случалось, что летом шёл дождь, то он был тёплым, и дети часто резвились и играли под ним.

– Дивора, сейчас зайдём в магазин и купим чай, – сказала Рахиль.

– А конфеты купим?

– Купим и конфеты, – ответила Рахиль.

Они вошли в магазин, купили чай с конфетами и пошли к двери. Впереди них шла молодая женщина, Маруся Огончиха, а рядом с ней шёл казак Михаил.

Чернов. Увидев дождь, Маруся остановилась и радостно произнесла:

– Ой! Дождик идёть!

– Маруся, не идёть, а идёт, – поправил её казак.

– Не идёт, а моросить, – взглянув на казака, выпалила Маруся.

Рахиль улыбнулась и пошла с Диворой под дождём, который быстро прекратился.

Старуха поджидала их во дворе дома, где они временно проживали.

– Олеся… – хотела что-то спросить старуха у внучки.

– Прости меня, бабушка, – опустив глаза, тихо произнесла Рахиль.

– За что, Олеся?

– Бабушка, Олеси больше нет. Теперь я – Рахиль. А моя дочь – Дивора.

– Как Рахиль? Что ты говоришь, внучка? Ты не шутишь со мной, Олеся?

– Нет, бабушка, я не шучу, теперь я действительно Рахиль, – ответила внучка.

– Ну что ж, может оно и к лучшему. Говорят, что человек, изменив своё имя, отрезает своё прошлое. У него начинается новая жизнь. Пусть так и будет. Значит, всё так и должно быть, – сказала старуха и, сгорбившись, медленно пошла в домик.

На следующий день на восходе солнца Рахиль шла по улице в дом попа и с упоением смотрела на то, как в каждом доме перед открытыми окнами стояли жители села и молились живому Отцу Небесному. При том мужские голоса сливались с женскими, мелодично переливались с нежными детскими голосками.

– Господи помилуй. Господи помилуй. Господи поми…лу…й, – доносилось до Рахили со всех сторон.

Пело всё село. Сердце Рахили сладостно затрепетало. Она никогда ещё не слышала такого божественного пения, этой чистоты, которую с умилением стремился донести до Отца Небесного каждый сельчанин. Она почувствовала воздух, наполненный духовной гармонией, которая расстилалась над домами, деревьями и поднималась в небо. Здесь всё дышало верой, достатком и привольем, за что сельчане благодарили Отца Небесного. На улице не было видно ни одной живой души: все стояли перед окнами и пели, простирая руки к Отцу Небесному, а тот, кто в это время находился в поле, поворачивался к восходящему солнцу и тоже пел. Рахиль немного устыдилась, ведь и она теперь субботница и тоже должна стоять у окна и петь.

Она шла вдоль улицы, слушала пение и чувствовала, как с двух сторон впивались ей в спину глаза молившихся, провожая её удивлённым и осуждающим взглядом. Рахиль пошла быстрее.

В благодарность за то, что бабушка Рахили помогла Матвею вернуться к жизни, поп с попадьей предоставили им для жилья заднюю избу в большом доме, окна которой выходили на южную сторону. Из окна хорошо были видны Талышские горы и лес.

Рахиль долго стояла у окна и смотрела вдаль, за речку, мысленно окунаясь в лесную прохладу, пока в комнату не вбежала Диворочка.

– Мама, дедушка сказал, чтобы ты затопила баню, – сказала девочка.

В пятницу после обеда все жители села топили бани. Мылись в обязательном порядке и хозяева и работники. Бани топились по-чёрному: весь дым выходил через дверь, но когда прогорали все дрова, закипал котёл с водой и выходил весь угарный газ, париться в ней было одно удовольствие.

Рахиль зачерпнула из ведра ковш холодной воды и плеснула на раскалённые камни. Они дружно зашипели, разметая по бане горячий пар.